— Нет, с этим все в порядке.
— А что не в порядке?
— В пятницу отравился Глеб.
— О-о! Но он жив?
— Умер. Я решила проверить, живы ли остальные.
— Катя, твой черный юмор…
— Какой там юмор!
— Яд был в «Наполеоне»?
— Яд?.. Что ты знаешь?
— Ну, он что-то говорил… что любит… в общем, глаз не сводил с этой бутылки, помнишь?
— Помню.
— Ты меня просто убила!
— Главное, что ты жива.
Последний звонок.
— Здравствуйте. Можно позвать Дуню?
— Кто ее спрашивает? — отчеканил агрессивный женский голос.
— Ее учительница английского языка.
— Ах, учительница!
— Скажите, с нею все в порядке?
— Если вместо учения вы устраиваете у себя бардак, как может быть с девочкой все в порядке?
Катя до того опешила, что так и застыла с трубкой у уха — и после каких-то всхлипов, вскриков в телефонном пространстве услышала Дунечкин голос:
— Екатерина Павловна?
— Дуня, ты жива?
— Пока жива. Вы уже знаете?
— О чем?
— Что Глеб отравился?
— Знаю. Но ты откуда…
— Оттуда! — Дуня хрипло, с натугой рассмеялась. — Меня подозревают в убийстве.
Катя сдержала нервную дрожь и произнесла уверенно:
— Я — не подозреваю.
— Вы что-то знаете?
— Возможно.
— Я сейчас приду.
— Приходи.
Дуня, Алексей и Мирон жили неподалеку: каждый из них в свое время прочитал на фонарном столбе возле станции метро «Новокузнецкая» Катино объявление об уроках. Агния проживала в университетских домах на проспекте Вернадского. «А откуда взялся мальчик, — вдруг подумалось, — где он жил и что сейчас творится с его родными?..» Катя машинально набрала номер своего настоящего друга — нет ответа.
— Продолжим занятия, Алексей Кириллович?
— Да ну! — Он махнул рукой, но не ушел.
Почему он не уходит? Каждая мелочь уже волновала ее и казалась подозрительной.
— Тогда я оставлю вас на минуту, хорошо?
— Да пожалуйста.
Катя вышла на площадку — темный подъезд старого довоенного дома, кошачий запах, нарастающая тревога — позвонила в соседнюю квартиру, к Адашевым. Мать Вадима — дама властная, очень добрая, бывшая преподавательница изящной словесности, как иронически говорила она о себе; сын делал такую же карьеру, но на более высоком, университетском, уровне. Вадим и Ксения Дмитриевна — единственные близкие, которые остались у Кати после смерти отца три года назад; иногда она называла их про себя: брат, мама.
— Катюша, на тебе лица нет!
— Мой ученик внезапно умер, подозревают ученицу, меня вызвал следователь, — выпалила Катя с облегчением: в темно-карих, почти черных глазах старой женщины вспыхнул огонек сочувствия.
