Клерибелль надеялась, что останется наедине с сыном после обеда. Выходя из столовой в сопровождении миссис Варней, она шепотом просила сына оставить поскорее бутылки и прийти к ней в гостиную. Но, несмотря на это, майор и баронет остались за столом до сумерек, и Клерибелль увидела с замиранием сердца, что молодой наследник «хватил уже через край». Она даже дала понять это майору, на что он ей ответил с добродушной улыбкой:
– Дорогая миссис Вальдзингам, вы ведь знаете сами, что баронет упорен, как все Лисли вообще. Он любит портвейн, называет эту смесь красных чернил и уксуса превосходным вином и не терпит бордоского… Бедняжка!.. Мы не должны дивиться, что воспитанник этого браконьера предпочитает портвейн тонким дорогим винам… Несчастное дитя! Нам придется употребить несколько месяцев на его исправление!
Клерибелль призадумалась.
– Руперт переменился! – прошептала она. – Да простит мне Господь, но в некоторые минуты я чувствую себя не совсем признательной за то, что милосердие Его возвратило мне сына… Мне кажется, что в нем недостает чего-то, от чего я могла бы сознавать свое счастье.
– Уважаемая миссис Вальдзингам, вам не следует быть слишком строгой. Припомните, с какими неразвитыми личностями пришлось жить сэру Руперту, – и не теряйте мужества!
На другое утро приехал из Итона второй сын миссис Вальдзингам, чтобы «засвидетельствовать свое уважение» владельцу Лисльвуда. Между этими двумя братьями существовал очень резкий контраст. Молодой Артур Вальдзингам был высок, худощав, строен, со свежим лицом, и, хотя ему не было и пятнадцати лет, он был одного роста с молодым баронетом. Руперт сидел с майором, когда приехал Вальдзингам. Можно предположить, что он встретил прибывшего с распростертыми объятиями и словами любви – по внушению Гранвиля. Молодой Вальдзингам принял эти приветствия с полнейшим безразличием. Смерть отца отразилась печально на Артуре. Вид дома, где он жил так хорошо и счастливо, и равнин, по которым он катался с отцом, возбуждал в его сердце беспредельную грусть. Он не чувствовал к брату никакого влечения.
– Если сказать по совести, – говорил он однажды старому камердинеру, – мне не нравится брат: он уж слишком отдался в руки этому белокурому господину Варнею! Всякий должен, по-моему, быть себе господином – знать сам, чего он хочет, и не обращаться каждый раз за советом из-за сущей безделицы.
Трудно даже представить себе, до какой сильной степени майор Варней внушал антипатию сыну Артура Вальдзингама! Все усилия Гранвиля не могли победить этой антипатии. Сколько изящный джентльмен не рассказывал о своей жизни в Индии, причем постоянно упоминая имя Артура Вальдзингама, сколько ни распространялся он о дружбе между ними, молодой человек слушал его с холодностью, совершенно несвойственной его пылкой натуре.
