«Ваш следующий поезд прибывает на платформу № 3 в 11:40 и следует на Ротвик. Вы должны сойти во Фрешфорде, это пятая по счёту станция после Йорка», – говорилось в инструкции.
– Всё ясно и недвусмысленно, – сказал дядя Генри, – но хоть убейте я помню, как мисс Прингл говорила, что монахини живут на западе. Она ещё упоминала мягкий климат.
– Здешний климат уж точно мягким не назовёшь, – заметила тётя Мод, слушая неистовый вой ветра за дверью буфета.
Муж и жена решили не тревожить родных понапрасну и не говорить о своих сомнениях.
Ровно в 11:40 состав подали на платформу № 3. Этот участок пути выдался долгим, пейзажи, хоть и пустынные, отличались своеобразной красотой. Поезд ехал через заросшие вереском холмы и долины, мимо быстрых бурливых речушек и рощиц, деревья в которых гнулись от ветра. Дети заворожённо глядели в окно. Эрик представлял себя одиноким следопытом на берегу реки: палатка расставлена по всем правилам, тихонько шумит вода в котелке над костром, который он разжёг с одной спички, как и положено настоящему бойскауту. Охотничьим ножом он обстругивает ветку, и вот к огню, шатаясь от усталости, приближается она – Синтия Харботтл. Синтия продрогла до костей, её зубы от страха выбивают дробь. «Эрик, – дрожащим голосом произносит она, – умоляю, спаси меня. Клянусь, я больше никогда не посмотрю ни на одного американского солдата!»
Приютина грезила о другом. Глядя на склоны холмов, где паслись кудлатые овцы с чёрными мордами, она надеялась, что среди такого скопления животных хотя бы одна издохшая овца должна превратиться в привидение. Тина всегда мечтала завести себе призрачную овечку и научить её выполнять различные команды – например, «сидеть» – или приносить брошенный мячик. Овцы ведь гораздо сообразительнее, чем принято думать, а иначе Иисус не стал бы так часто упоминать их в своих проповедях.
Бабулины мысли были обращены в прошлое. Она волновалась за мистера Хофмана из мозольной лавки. Такой умный человек, сокрушалась Бабуля, профессор из Германии, преподавал в университете, и вот свалился в канал, а всё потому, что думал о поэзии и не смотрел, куда идёт. Правда, характером он слабоват. Каждый день после пробуждения взгляд мистера Хофмана падал на учебный плакат с изображением желудка, и у него тут же случался приступ желудочных колик; при виде плевательницы он испытывал непреодолимое желание отхаркнуть мокроту – в общем, довёл себя до невроза. «Нельзя мне было его бросать», – укоряла себя Бабуля.
