И не то чтобы особую гордость чувствуешь за родную культуру, глядя на бесчувственное тело, но невольно припомнишь великих наших мастеров — Есенина там, Твардовского, — и задумаешься: а, скажем, Байрон какой-нибудь или даже Киплинг, они бы так смогли?
Можете себе представить, что на улице Горького у памятника Пушкину валяется Киплинг и лыка не вяжет?..
Вот и мы не можем. О чем и речь.
Поэтическое восприятие действительности и безжалостное обращение вечных русских вопросов на себя — с горечью поражения, слезами раскаяния и мучительной болью за бесцельно прожитые годы, — безусловно роднило Колю со знаменитыми мастерами слова. Коля был существом рефлексивным и страдающим от дисгармоничности мира. Фигура без малого трагедийная. Увы, именно самой малости не хватало Коле, чтобы встать с классиками в один ряд. Он мог только валяться поблизости, у подножия. Коля вырос человеком искусства без искусства в руках. Обычно такие всю жизнь пишут Большой Русский Роман. Коля даже не пытался. Глубоко осознавая свое несовершенство, он не дерзал. Он знал, как надо выражать русскую душу в словах, и был уверен, что так не сумеет даже приблизительно.
Во время дружеских застолий, где-то после состояния, когда еще в самый раз, и перед тем, когда уже ничто не слишком, наставал обычно патетический момент: Коля вдруг отлучался — и возвращался с книгой. Мягко, вкрадчиво, ласково, он читал вслух Бунина — про русские просторы и уютное мелкопоместное житье-бытье, про ужин при свечах и пыхтенье самовара…
— Вы только послушайте! — восхищался Коля. — «На скотном дворе, весь день пустом, с ленивой грубостью скрипели ворота, когда мы из всех своих силенок приотворяли их…» С ленивой грубостью! Всего два слова — и прямо видишь эти ворота, слышишь их…
— Старик, ты гений! — говорил Колин закадычный друг, фотокор Саша Слонимский.
Голос у него был зычный, под стать могучей фигуре, и дежурная фраза «шестидесятников» в устах Саши звучала веско — впору поверить, что Коля и правда если не законченный гений, то вроде того.
Как минимум, никто не думал Слонимскому возражать. У него ручища — тяжеленный кофр с аппаратурой и непременным «у нас с собой было» поднимает двумя пальцами. Объясняй потом, что он тебя неправильно понял.
— Это Бунин — гений! — отмахивался Коля. — А я… Кто сейчас так пишет? Никто! Потому что никому не надо! Потерянное искусство. Утрачено за ненадобностью… А стихи у него какие! Вот послушайте. Это о Родине.
