И в ее словах есть доля правды. Жители Васильевского острова делятся друг с другом пивом и куревом, даже если встречаются в глубинах Африки. А по вечерам я сбивал Риточке ерш, мохито или какой-другой коктейль — все, как в лучшем баре. Ни в коем случае нельзя сказать, что я ее спаивал — я ж этим никак не воспользовался, откладывая более близкое знакомство на потом; когда сходим в музей, филармонию, лыжный поход, тогда и посмотрим, долго ли выдержит она без рюмашки. Так что я просто устраивался поудобнее, а она мне рассказывала, как разные доценты ее домогаются. Жалостливо так, заслушаться можно, и убедительно. Получается, что гуманитарии, в отличие от математиков, физиков и технарей вроде меня, это настоящие животные; приматы, в лучшем случае.
— По идее, ты сейчас должна пропивать западные гранты в компании поддатых шведов, — постаравшись вытравить недоверие из голоса, сказал я.
— Обломалось с Уппсалой. А сюда случайно за сигаретами заехала. Разве я тебе не пригодилась?
— Еще как пригодилась. Особенно тем, что ты сейчас за рулем.
— Кстати, от кого я тебя спасла, Славик? Они, что, магазин обчистили?
— Да плевать на лабаз. Они нашу археологическую экспедицию обчистили. Блин, я этих хлопцев из «Азова» уже повидал на Донбассе — неприятные они при любой погоде. Мобильный мне, полцарства за мобильный; мой телефончик один язычник спер, а надо срочно вызвать полицию.
Она потянулась к сумочке — как бы за мобильником — и тут мне в глаза влетела перечная струя. Пока я отчаянно тер веки, почувствовал, как трофейный пистолет упорхнул из кармана моей куртки, а еще ощутил укол в шею. Причем сзади, будто кто-то подобрался ко мне со стороны багажника.
Вот так промашка! Рита изменила василеостровскому братству-сестринству и сделала меня, потому что не сестричка она мне, а одна из тех. Работает вместе с кодлой язычников из полка «Азов». Ясно, почему она того боевика сковородкой приголубила — он мог меня просто изрешетить, а я еще понадоблюсь живой для какой-нибудь хорошей пытки. Сейчас засну под действием коварного укола и проснусь без носа или яиц. Но дела пошли еще хуже. Не заснул я. Только все на свете как будто отошло от меня за некий барьер, звуки казались далекими, гулкими, серебристо-молочный туман застил окоем. Никакой связи мозгов ни с руками, ни с ногами. Мое тело уплыло от меня вдаль. Здравствуй, кататония.
3. Змееборец
Туман накатывал слизистой гущей и снова отходил, пока окружающая тьма не растерзала и не поглотила его. Мое тело лежало неподалеку от раскопа на большом камне, притащенном много тысяч лет назад трудягой-ледником. Раньше мы, в основном, использовали его, чтобы колбаску порезать или плавленый сырок покромсать, хотя в языческие времена на нем, может быть, резали и кромсали жертву. И сейчас мое тело, по сути, представляло все ту же колбасу. Тьма, дождь. Фары двух внедорожников скупо освещают «сцену». По соседству — в яме, заливаемой водой, с которой сейчас сняли крышку, мокнут трое археологов: Воздвиженский, Кораблев, Келлерманн — пока живые, но связанные, так что никуда им не деться. Я их не вижу, только слышу их жалобное мычание. Как я их раньше не заметил, пусть они и по кляпу во рту имели. Яму-то выкопали под отхожее место — точнее, это я лопатой орудовал, как ударник археологического труда, — но применить по прямому назначению не успели; начались дожди и производители фекалий стали разъезжаться.
