Хотя немножко пусто.
Есть свои, родичи, люди истинной веры, кто сделали ему много добра, вырастили и воспитали. И есть чужак, невесть кто, явившийся из леса, говоривший сладко и интересно.
Если выбирать, кому поверить… разве можно выбирать?
— Ну вот и хорошо, — сказал верховный волхв, когда молитва закончилась. — Понял? Уяснил, что с тобой случилось?
Мирко кивнул, в неизвестно какой уже раз шмыгнул носом и нахмурился.
Он мужчина, русич, а распустил нюни… и ради кого… чего?
— Тогда пойдем. Ты должен присутствовать на жертвоприношении вместе со всеми, — Огнеяр потрепал мальчишку по плечу.
— Может быть, не надо? — спросила тетка Светлана. — Он и так настрадался…
— Надо-надо, — в ласковом голосе верховного волхва прозвенела сталь. — Ничего. Обряд необходимо провести сейчас, пока солнце восходит, поднимается, набирает силу… Увидеть же его должны все. Увидеть и запомнить накрепко, что есть добро, а что зло.
Следом за взрослыми Мирко выбрался из погреба и вскоре оказался в капище, где собралась вся деревня, от древней, редко выходившей на улицу бабки Искрении до младенца двух недель от роду. Прибежали и собаки во главе с черным мрачным Бураном.
Вскоре показался дядька Ратобой с ружьем, толкавший перед собой дядьку Рината.
— Опомнитесь! — воскликнул тот, едва завидев толпу. — Что вы творите, люди?
— Замолчи, нелюдь! — рявкнул Здравобор, и русичи поддержали его дружным гулом, а кто-то из мальчишек бросил в чужака тухлым яйцом, так, что то расплылось на щеке грязным бело-желтым потеком.
— Представьте, что волхвы бросили вас! Ушли в Запретное Капище и пропали! — продолжал кричать дядька Ринат. — Вовсе не вознеслись к богам и не провалились в ад! Укатили на той машине, что там спрятана! Что у тебя там, Огнеяр, уазик или джип? Прихватили деньги, на вас зараб…
— Заткните ему рот! — громыхнул верховный волхв, и приказ тут же оказался исполнен.
Мирко стоял, сжав кулаки, и повторял про себя, точно молитву:
Принести чужака в жертву истинным богам — благое дело.
Благое дело.
Благое…
Людмила и Александр Белаш.
Дом князя Комоедова
— Вернуть женщин к очагу!
— Какую кочергу? — выметнулась из душа гура Алала — мокрая, предельно женственная. — Не смей трогать, ручка деревянная! Кочережка моя, забей себе как гвоздь! Твое — творило с растворилом, их и юзай, а мое ни-ни.
Гуру Алалей ее красы игнорил, неотрывно торча в ноуте:
— Говорю, епископ пишет в бложике, что женское место — уют, порядок и хозяйство. И омбудсменша ему вторит — мол, убьемте кризис, хлопоча по дому.
