И уже дрожала — не привыкла тётенька к нехорошим словам. Отступала по коридору и дрожала. Ой, то ли ещё будет!
— Дед Пихто, — мне веселее становилось, — собственной персоной.
— У меня здесь телефон стоит, — бормотала она нервными губами, — я сейчас позвоню куда надо…
Мне радостно тётку было видеть. Бля буду, радостно! Всё-таки первая родственница в поле зрения. Даже обнять её захотелось.
— Ты чего, Маргарита Петровна, не узнаёшь родственничка? Совсем припухла?
— Какого родственничка? — шептала тётка. — Ступай отсюда по добру…
— Ах ты, гадина! — хохотнул я. — Не признаёшь родную кровинушку?
Тётка ещё попялилась, отступила на пару шажков, а потом выдала свистящий горловой звук, неожиданно сложившийся в звуки моего имени:
— Кирилл!..
— Во, вернулась память! Молодчина!
Мы оказались на кухне. Кухонька производила приятное впечатление. Красивая газовая плита, светло-коричневый гарнитур, ласкающий глаз голубоватый кафель — когда я садился, таких милых кухонек ещё не делали. Только бельё её портило — сушилось на верёвке, растянутой через всю кухню.
— Хорошо живёшь, Петровна! — воскликнул, оглядываясь по сторонам.
Она упёрлась в табуретку и, бросив на неё мимолётный взгляд, села. Я пребывал в некоторой нерешительности. В принципе, мне мстить ей не за что. Я тут по другому поводу.
— Ну, что, женщина, будем говорить или молчать будем? — подмигнул ей.
— Кирилл, — хлопала она ресницами, — освободился что ли? Давно?
— Мне от тебя только одно надо, — присел я на свободную табуретку. — Узнать, где Галина. Если скажешь, я тебе ничего не сделаю. Если нет — пеняй на себя.
— Кирилл, солнышко, да что ж ты мне сделать хочешь?
Подожди, голубушка, ещё не придумал.
— Вопросы здесь задаю я. Итак, повторяю: где Галина?
— Кирилл, господи боже мой, разве ж я знаю, где Галька. Я почитай столько же, сколько тебя её не видела. Вы же нелюдимые, тётку не навещали, откуда я знать могу?
— Понятно, — поднялся я с табуретки.
Вот так вот, ссукабля… Хочешь с ними по-хорошему, а они…
Сорвал верёвку, скинул с неё бельё и стал связывать тётку. Она посопротивлялась, повыла, но потом, после того, как я заткнул ей рот полувысохшими трусами и немного побил, затихла.
Я достал пику и провёл лезвием по её лбу. Потекла кровь. Маргарита Петровна вздрогнула, натужилась, чтобы закричать, но издала лишь истеричное мычание, сопровождавшееся сонмом мелких слюнных брызг, не сдерживаемых кляпом.
Я смотрел на неё любовно. Подожди, подожди, радость моя. Сейчас кровь начнёт стекать в глаза, заливать их — знаешь, какое классное ощущение!
