Задавая вопрос «Можем ли мы хотя бы…», вы фактически предлагаете собеседникам общими силами сделать что-то конкретное, будь то шаги для решения проблемы или какое-то новое дело. Не задаваясь этим вопросом, вы уменьшаете свои шансы решиться на попытку сделать что-либо, а в будущем это несделанное может стать источником едва ли не самых горьких ваших сожалений — и, безусловно, именно поэтому я выбрал грех недеяния темой своей выпускной речи на второй год деканства в Гарварде. И, как я глубоко уверен, именно что-то когда-то нами не сделанное чаще заставляет нас терзаться и грызть себя, чем сделанное.
Разумеется, я далеко не первый и не единственный, кто это осознаёт. Бонни Уэйр, сестра-сиделка, которая долгое время ухаживала за умирающими пациентами, выпустила книгу, где рассказала, о чем чаще всего сожалеют, по их словам, ее подопечные. Оказывается, о том, что не сделали того, о чем мечтали, — не решились осуществить свою мечту или хотя бы сделать первый шаг к ней.
Для меня источником горьких сожалений служит не несбывшаяся мечта, а обстоятельства кончины моей матери. В августе 2009 года мама упала и сломала шейку бедра. Вообще, для своего возраста, а ей был 71 год, мама выглядела очень молодо, но поскольку раньше она перенесла несколько серьезных заболеваний, ее здоровье было подорвано. За мучительные пять недель со дня падения маму одно за другим преследовали различные осложнения. И меня не раз посещала мысль, что, возможно, она не получает должного лечения. Однако по ряду причин я не решался давить на ее врачей, чтобы они предприняли еще какие-то меры, и не рассматривал возможность сменить их или перевести ее в другую клинику. За пять недель она пережила несколько инсультов и угасла на руках у нас с сестрой.
Все вокруг уверяли, что врачи сделали для мамы всё, что только было возможно, и что я тоже не смог бы сделать для нее что-то еще. Но мне в это не верилось. Врачей я не винил, я винил себя — за то, что не настоял, чтобы они попробовали еще какие-то средства, и за то, что сам сделал меньше, чем мог бы. По большому счету, я грызу себя за то, что не задался вопросом: «Можем ли мы хотя бы получить мнение второго специалиста?»
Возможно, результат был бы точно таким же, но в том-то и дело, что нам не дано этого знать, и эта неизвестность тяжким грузом давит на сердце. В этом и видится мне главное зло отказа от попыток сделать что-то еще: ты никогда не узнаешь, каким бы мог быть исход. Даже если думаешь, что новая попытка ничего не даст, как и предыдущая, это все равно не слишком большое утешение. А когда речь идет о помощи родным или близким друзьям, больше всего тебе хочется верить, что ты испробовал все, что только было в твоих силах, чтобы им помочь.
