— Дочь у меня больна, не шумите, пожалуйста!
— Что тут у вас происходило? Тайное собрание? — закричал пристав, шаря взглядом по комнате.
— Что вы! Какое собрание? Никто и не думал приходить. Пожалуйста, можете осмотреть хоть всю квартиру! — без тени волнения ответила Анна Григорьевна и открыла дверь во вторую комнату.
Пристав шагнул через порог. Взгляд его остановился на столе, на котором стояло пять стаканов. Ага!.. Он сразу все понял и шагнул к Анне Григорьевне, сверля ее полными злобы глазами.
— Как ваша фамилия? — спросила вдруг Вера, лежавшая уже в постели.
— Зачем тебе моя фамилия? Что, хочешь на память записать? — ухмыльнулся пристав.
— Нет, что вы. Просто вы очень похожи на моего хорошего знакомого.
— Моя фамилия Костава! — с апломбом ответил пристав.
— Ах, какая прекрасная фамилия! — протянула Вера. В голосе ее чувствовалась едва скрытая ирония.
Заложив руки в карманы, пристав остановился около Анны Григорьевны и сказал ей строго:
— Советую, сами приведите к нам вашего сына, не то дела его будут хуже.
Произведя обыск и ничего не найдя, полицейские ушли озлобленные. Они опоздали!
На рассвете, едва занялась заря, Прокофий неслышно вошел в комнату:
— Завтра же поезжайте в Рачу, — сказал он, — не то эти ищейки изведут вас, требуя выдачи меня. Я немедленно скроюсь. Не беспокойтесь, меня им не достать!
— Пакия, эта серьезная, застенчивая девушка твоя невеста?
— Да, Верико! — и Прокофий засмеялся.
Вера обняла брата. А он взглянул в окно:
— По улице идут пристав и околоточный!
Прокофий схватил чемодан, приготовленный матерью еще несколько дней назад, расцеловал родных и вышел с черного хода.
Вот они и расстались. Надолго ли? Кто знает!..
Анна Григорьевна, не мешкая, занялась делом. Она распорола одеяло и вытащила из него шерсть. Быстрые, проворные ее пальцы начали прясть пряжу.
Вошли полицейские. Вновь начался обыск. Они перевернули вверх дном всю квартиру, но и на этот раз ничего не нашли. Пристав был вне себя: опять провели!
— Допустим, ты арестуешь моего брата, чего ты этим достигнешь? — сказала ему Вера. — Поймаешь одного, второго, но ведь их место займут сто и двести других. Убавь лучше усердие, а то свою семью плакать заставишь! — пригрозила она.
— Это и есть твоя больная дочь? Да она хуже, чем сын! — выпалил пристав Анне Григорьевне, а затем обратился к околоточному: — Взгляни на нее — революционерка!..
— Сынок, — смиренно обратилась Анна Григорьевна к приставу, — неужели у тебя нет сестры или брата? Ведь дочь просто горюет о брате, как-никак хочет защитить. Вот вернется мой мальчик, я сама его к вам приведу. Если, конечно, он меня послушает. Подождите еще хотя бы неделю!
