— А я Федор Викторович, — улыбнулся он, и рыжеватые его усики шевельнулись. — Подкуйко.
Потом заявил, что сам нездешний, из Кустаная, что идет как раз в мою сторону, и, ни на шаг не отставая, рыжеусый почему-то пошел со мной.
Я шел быстрей, чтобы оторваться, а он не отставал. Зачем пристроился ко мне, было непонятно. Я поглядывал искоса на него. Он был пониже ростом, но коренастый, плечи такие широкие, темный пиджак, и кепка надвинута на лоб. Сколько ему лет, тоже было непонятно.
— Что, безработный? — спросил вдруг на ходу Подкуйко.
— Я? Допустим…
— Тогда свернем сюда, — сказал Подкуйко, — незачем никуда бежать. Вот и скамеечка, присядьте.
Сквер был маленький, деревья редкие, пыльная трава и пустая скамейка.
— Вы понравились мне, — сказал Подкуйко, ладонью тяжело надавливая на мое плечо, чтобы я сел. Я сел. — Не козел явно. А мы таких именно и приглашаем пожить.
— Куда?.. — Я напрягся.
— Да это недалеко отсюда, — успокоил меня Подкуйко, — девяносто три километра. Поля там, речка рядом, лес. Хорошо жить.
— А зачем?.. — Я глядел в него насквозь, подозрительно.
— Экспедиция, поиск разума земли, — усмехнулся Подкуйко. — Я шучу.
— Глупо, — резко объяснил я и встал.
— Глупо, — согласился охотно Подкуйко, задержав меня за руку. — Но самый непобедимый-то человек — это усвой, — кто не боится быть глупым. Сядь.
Лицо у него было точно азиатское, усики, и скулы как каменные, узенькие глаза под кепочным козырьком.
— Ну ты и грозный какой, ну я прямо испугался, — сказал я независимо, раз он на «ты», и я на «ты». — Даже усы у тебя грозные… — И спохватился: — Извини.
— Тоже глупость, — кивнул Подкуйко. — Но принципиально! А ты садись. Са-дись. — И я сел опять. — Пацанва — помнишь? — дразнилась когда-то: папа рыжий, мама рыжий, рыжий и я сам? Вся семья моя покрыта рыжим волосам? Помнишь ты? А я-то, каких цветов мама с папой, — ни сном ни духом! Я сирота.
— Да я тоже, знаешь, — сказал я примирительно, — уже сирота. Да. Уже сирота.
И тут мысль шальная мелькнула.
— Куда ты предлагаешь уехать? — спросил я. — На сколько?
— А сам увидишь, — кивнул он загадочно. — В помощь страдающим. — И не то улыбнулся, не то усмехнулся.
«Темнит, темнит. Ну да ладно. Ох и рискованно… — опять я подумал. — А что не рискованно для меня?.. А?»
Я смотрел на него, соображал.
— А могу я, к примеру, ну… как бы с дочкой? — спросил я.
— Это конечно, — подтвердил он. — К нам можешь и с дочкой. Маленькой, большой, какая есть.
Когда я распростился с ним, обговорив, когда тут встретимся завтра, я направился медленно к дому. По дороге у первого лотка с фруктами задержался, выбрал и купил килограмм апельсинов.
