С бутылкой вина в студии возник Мэтью. Завидев меня, сидящую на стуле, он дернулся, как от удара вилкой в щеку. И попытался вернуть своему лицу нейтральное выражение. Но не особенно преуспел; я тоже не особенно преуспела с нейтралью «берлинго».
— Ой, привет, Софи. — Мэтью скользнул взглядом по сидящей на диване Джульетте, а потом склонил голову набок, и волосы упали ему на глаза. — Вот, завез медсестре твоей матери бутылочку вина из своего погреба.
Разжав губы, Джульетта сверкнула ослепительными зубами.
— Нет, Мэтью, так нельзя. Никогда не врывайся без стука. У входа есть звонок с моим именем. — Она перевела взгляд на меня. — Мэтью решил, что может врываться, когда я работаю, — сказала она. — Почему-то он решил, что может кричать о чем угодно сквозь щель почтового ящика и вести себя, как пожелает. Так что сейчас мне нужно остаться с ним наедине и преподать ему урок хороших манер.
Все внимание Мэтью было поглощено раздавленным на полу тараканом.
— Ишь, проныра.
Встав с дивана, Джульетта ткнула красными ногтями в сторону гостя.
— Ну, ты готов стать моим пациентом или просто заскочил с бутылкой вина? Нет ничего удивительного в том, что человек желает соблазнить свою физиотерапевтическую медсестру, но помечать этим желанием место работы ее отца, как кот помечает место мочой, — это безумство.
Мне стало интересно: сказала ли она «безумство» просто в подражание Мэтью или действительно так считает? Когда он раскинул руки, в нем появилась некая исступленность, как у пророка местного значения.
— Да, верно. — Мэтью откинул с глаз волосы и указал большим пальцем в мою сторону. — Джульетта держит меня за кота. В клинике Гомеса все тащатся от животных.
Я шла к машине через сквер, где девочки разучивали движения фламенко. Младших сменили старшеклассницы. Я прислонилась к лимонному дереву, чтобы понаблюдать за их танцем. Теперь здесь репетировали девушки лет шестнадцати; в своих пламенеющих нарядах они выстроились в шеренгу. При звуках музыки ни одна не сошла с места, но все прогнулись и вскинули руки. Это был танец соблазна и душевных мук.
Мы стали любовницами. Ингрид обнажена. По плечам рассыпаны густые белокурые волосы. На лице мелкие капельки пота. Запястья обвиты золотыми браслетами. Под потолком шумно вращаются лопасти вентилятора. Мыв подсобке кортихо, загородной виллы с конюшнями недалеко от Сан-Хосе, в самом центре природного парка Кабо де Гата. Три индийские швейные машинки Ингрид выстроились в шеренгу на длинном портновском столе, рядом с рулонами ткани и готовой одеждой, которой она придает товарный вид для продажи в Европе и Азии. В душевую ведет арочный проем, словно колоннада. Вообще это мастерская, но большую часть ее занимает кровать. Совершенно необъятная, ложе для воителей. Постельные принадлежности — из мягкой, но плотной хлопковой ткани; по словам Ингрид, привезены ею из Берлина; не просто белые, а без намека на желтизну.
