В своих гробах мать и отец смотрелись немного лучше… Нет, не лучше… Милосерднее, что ли. Такими можно было их как-то принять. Уже без синюшной одутловатости, потрясшей Женьку в морге. Одетыми, с чинно сложенными на груди руками. Но все равно это были не они. Тех, прежних, Женька оставил на даче одних, укатив в город, чтобы всласть потрахаться с Ленкой. И когда они сидели в кафе, родителей, возможно, уже убивали. А когда он потягивал на диване сладкое пойло из бутылочек, они были мертвы.
Женька предполагал, что если провести экспертизу по всем правилам, то выяснится, что в крови отца и матери содержались не какие-то там несчастные промилле алкоголя, а сильнодействующее снотворное. Их усыпили, прежде чем устроить им газовую камеру в закрытой комнате с камином. Или же банально оглушили.
Но свои догадки Женька держал при себе. Он решил так еще в ночь смерти родителей и не собирался отступать от задуманного. Он знал, кто убил его родителей, или, как минимум, был причастен к этому. И собирался лично отомстить убийцам. Не знал только, как приступить к исполнению приговора. В состоянии ступора он не мог заставить себя встать и начать собирать вещи для переезда на дачу. Сидел дома и часами слушал одну и ту же песню, скачанную из интернета.
Пел парень лет тридцати пяти, длинноволосый, с красивым, но каким-то уж слишком отрешенным лицом, каких не бывает у тех, кому суждено дожить до старости. Песня ложилась на Женькину душу, как будто была сочинена по его заказу. Там был другой сюжет, но смысл и эмоции — те же самые.
Сегодня горек дым сигарет
И муторно смотреть на белый свет,
Давно
не веселит вино.
Займите, парни, на билет.
Я не был дома долгих девять лет.
Бог мой,
я так хочу домой!
Неровные строчки звучали нервно, в мерном бое гитары чудилось что-то роковое.
Я доказал им, что завязал.
И вот ночной вокзал, пустынный зал.
Вагон.
Тяжелый, мутный сон.
От полустанка шагал пешком
То лесом, то лужком, то бережком.
В душе
я дома был уже…
Пришла Ленка, чмокнула в щеку, состроила скорбную мину, стала расспрашивать, что да как. Женька пожал плечами и отключил паузу, запуская балладу дальше. Пусть Ленка тоже послушает. Может, тогда поймет, что и как?
Вот у калитки один стою
И проклинать себя не устаю.
Свой дом
я узнаю с трудом.
Он нежилой, он нем, он глух, он слеп.
Он неживой совсем, уже не дом, а склеп.
К крыльцу
Иду, как к мертвецу.
И тут певец взял на октаву выше, срываясь на фальцет, такой же пронзительный, как вскрики и стоны соло-гитары.
