Так почему же Россия такая огромная?
Неужели, правда… «резервные земли»? И — резервный народ? На тот случай, когда миру являются такие скоты, как Гитлер?
Если бы американцы построили атомную бомбу на полгода раньше, Рузвельт сбросил бы ее на Гитлера, на Берлин.
Весь мир рукоплескал бы этой победе — великого американского оружия.
Пройдут годы, и — еще раз, — госпожа госсекретарь Соединенных Штатов открыто, не стесняясь, скажет, что Небожитель сглупил, у России слишком много богатств.
Всевышний может ошибаться, кто спорит, зато она, госсекретарь, не ошибается…
А Ельцин вдруг полюбил саксофон. — Как играет «друг Билл»! Ельцин в восторге! Что подарить Клинтону в знак дружбы? Конечно, саксофон! Старый, 50-х годов…
Новый русский страх. Главные достижения русского XX века: образование, металлургия, ВПК, химическая промышленность, полимеры, литература, театр… — и страх, страх, страх. Сначала Первая мировая и Ленин, потом Сталин и голод, потом КГБ и Андропов нагнали на Россию такой страх, от которого она, похоже, уже не избавится.
Почему? Потому что бояться — это правильно?
Да. Сейчас — да. Если вся работа у людей, миллионов людей, сводится лишь к выполнению задания, значит это задание (или задачу] должен кто-то поставить. Какой-то начальник. Большой или маленький. Точнее, большой — начальнику поменьше, начальник поменьше — совсем маленькому и т. д. Сверху вниз.
Вся страна в ручном управлении.
Человек приходит (пять раз в неделю) на работу с единственной целью — не навредить себе. И своему бизнесу, если он есть, но главное — себе.
Ни с кем нельзя ссориться, ибо неизвестно, какую должность купит себе завтра тот, с кем ты сегодня поссоришься, кем он станет или какой «заказ» сделает — против тебя.
В России сроду, с древнейших времен, никто никогда никого не «заказывал». Сейчас — можно. Любого.
Как описать тебя, новый — могучий и бесконечный — русский страх, это постоянное, всеобщее дрожание перед любым господином, и большим, и маленьким, когда вместо необходимых (ситуация зовет) поступков, решений, действий тут же, мгновенно включается голова, интеллект. Идет просчет: а нужны они вообще, эти поступки, решения и действия? Может быть, лучше, умнее вообще ничего не делать? Совсем!
В 37-м был страх у всех — за собственную жизнь.
Самый жуткий страх из всех самых жутких страхов. За свою жизнь[10].
Нынче другой страх: подленький. Уйти в тень, не услышать чью-то просьбу о помощи, например, просьбу друга промолчать, не подходить к телефону: тихо
