— Как это так, Хэллиген, в прошлом году — ни одной посылки, а сейчас — каждую неделю? — подозрительно спросил он.
— Просто мама не знала, какими помоями нас тут кормят, — доверительно сообщил Дэнис.
— А чего ж тогда она не сама их посылает? — ухмыльнулся Харти.
— Ты чего это мелешь? — вскинулся Дэнис, и руки его сжались в кулаки. — В рыло захотел?
— Да я ничего, просто на твоих письмах почерк другой, — ответил Харти и показал на обертку.
— Ну и что же? — закричал Дэнис. — Наверное, адрес писали в магазине.
— По-моему, такой же почерк я видел на посылках Камминса, — сказал Харти.
— И что с того? — воскликнул Дэнис, холодея от ужаса. — Разве мама не могла все покупать у его стариков?
— Могла, почему не могла, — с угрюмой усмешкой согласился Харти. — Просто говорю тебе, что про это думаю.
Дэнис не поверил Харти, но всякая радость от посылки пропала. Он убрал ее в свой шкафчик и вышел побродить между деревьями — хотелось остаться одному. Февральский день был хмурый и пасмурный. Дэнис вытащил бумажник — там лежали фотографии мамы и Марты, два последних маминых письма. Он перечитал письма — о посылках ни слова. Нет, не может этого быть, все просто — мама хотела сделать ему сюрприз… Но от самого сомнения у него сжималось сердце. И ни с кем не поделишься. Ночью он никак не мог уснуть — вертелся и катался на кровати, словно в лихорадке, стонал, злясь на бессонницу, и чем больше он вертелся, тем яснее понимал: посылки ему слала не мама, а Камминсы.
В жизни он не испытывал такого унижения. Сам того не сознавая, он млел от восторга не из-за посылок, а из-за маминой заботы о нем. И стал любить ее сильнее прежнего, а теперь эта любовь вдруг исчезла, уступив место ненависти. Но Камминсы — их он ненавидел еще больше. Он жалел и опекал Френсиса Камминса — тот и постоять за себя не может, и не от мира сего, и родители его лишь бедные темные лавочники из захолустья, не могут даже отличить плохую школу от хорошей, — а они, оказывается, все время жалели его, потому что о нем никто не заботился, как они о Френсисе. Он даже представил себе: вот трое Камминсов собрались и говорят о нем точно так же, как он с мамой говорил о них. С одной разницей — при всей своей темноте они были правы. Если кого и жалеть, так не Френсиса, а его, Дэниса.
— Что с тобой, Хеллиген? — спросил парень с соседней койки.
И поплакать спокойно не дадут — так тесно койки поставлены.
— Ничего, — процедил Дэнис сквозь зубы.
На следующий день он собрал остатки посылки и понес Камминсу — тот жил в другой комнате. Денис хотел положить сверток и уйти, но Камминс оказался на месте, он сидел на кровати с книгой, и нужно было что-то сказать.
