Войдя в горницу, Ивакин сразу лег и закрыл глаза; горькие чувства охватили его. Как же так? Что же это?! Они бьют старуху. Они принуждают ее предать свою внучку. Ивакин неизвестно сколько времени пролежал так. И снова, как когда-то, в тот первый день его пребывания здесь, в этой горнице, он увидел рядом свою мать. Он лежал с закрытыми глазами, а она тихонько гладила его по голове, как гладила, когда он был ребенком, утешая от каких-то обид. Ивакин съежился, открыл глаза и долго смотрел на дверь горницы, словно мать вышла в эту дверь и должна вот-вот вернуться.
Что было бы с его матерью, если бы фашисты схватили ее и потребовали его выдачи? Что было бы с ним, если бы они стали ее бить? Как он смог бы это перенести?..
Он резко приподнялся, чувствуя, как напрягаются руки. И снова начал лихорадочно размышлять о том, как спасти девушку. Ведь можно же сделать что-то. Он только не знает — что. Другой бы на его месте наверняка сообразил. Спасти ее и уберечь стариков.
Лицо Ивакина побледнело.
Мысль о том, что Катю и ее стариков можно уберечь, если убить фашистов, занявших дом деда Архипа, ошеломила его своей простотой. Их надо убить, как бешеных собак. Любой ценой, ценой собственной жизни их надо уничтожить. Только это и будет справедливо и оправдает его жизнь. На мгновение он вдруг увидел себя на далеком марше: в новом обмундировании, в новой пилотке, с новой винтовкой и полным комплектом гранат и патронов. Полк шел тогда в направлении Орши. Шел в полном боевом снаряжении — цепочка людей, угрюмо шагавших по обочине шоссе. На горизонте полыхало зарево — горели деревни, слышался далекий гул орудий. Они шли туда, в огонь, чтобы остановить врага.
Многих его товарищей уже нет — из тех, кто шагал тогда по шоссе. Они сделали свое дело. Теперь очередь за ним.
Внезапно в горницу вошла Катя. В руках у нее была большая глиняная кружка.
— Это бабушкино лекарство. Выпей, — тихо произнесла она. — Тут травы… Выпей.
Ее глаза полыхали как пламя.
Он принял кружку, прильнул к душистой кисло-сладкой влаге.
— Спасибо. Спасибо за все, — глухо повторял он.
Очень быстро пришел вечер. Старик Трофимов втолковывал Ивакину, как удобнее пройти к лесу.
— Понял ли ты? — спросил он. — А может, я провожу тебя до ручья? Почему ты не хочешь?
— Не надо провожать, — просил Ивакин. — Мало ли что может случиться.
«Все надо брать на себя. Только на себя, — думал Ивакин. — Никого не впутывать, все самому…»
— Дойдешь до ручья и поверни налево, — пояснял Трофимов.
