— Не сходи с ума, Антонио! Неужели ты думаешь, что Варгас так просто выпустит из рук власть?
— Мы возьмём её силой. Нас много и у нас есть оружие!
— Видит Бог, я не дам тебе втравить себя в эту авантюру!
— «Авантюру?!» — его глаза сузились до узких щёлочек. — Что ты называешь авантюрой? Освободительную борьбу бразильского народа от рабства?..
Боже, каким бесновато-восторженным блеском сверкали его глаза! Он дрожал, точно гончая, почуявшая след… Похоже, эта пара безумных фанатиков окончательно свернула ему мозги!.. В эту минуту я возненавидела и Престеса, и Ольгу так сильно, что если бы они сейчас оказались рядом со мной, я бы, не задумываясь, убила обоих.
Вечером того же дня я подловила в коридоре полковника Престеса — на мою удачу он был один, без своей всегдашней телохранительницы — и вцепилась в него, как падающий со скалы хватается за торчащую из окаменевшей твердыни ветку.
— Я не разделяю ваши взгляды, полковник, но уважаю вас, как личность, посвятившую жизнь служению другим… Я знаю, какое влияние вы можете оказывать на людей. Я и сама долгое время под ним находилась, была опьянена ни сколько вашими идеями, сколько силой вашего убеждения. Теперь вы околдовали Антонио. Он готов жизнь за вас отдать… Но заклинаю вас — не отнимайте её! Этот мальчик очень талантлив. Его ждёт большое будущее. Я могу дать ему возможность реализовать себя. Вы же толкаете его к гибели! Это бессмысленная и никому не нужная жертва! Не позволяйте ему угробить себя ради вас! Прогоните его от себя! Он уважает вас, он вас послушает. Скажите ему, что он принесёт больше пользы для общества, если будет просто рисовать. А я увезу его подальше от всего этого кошмара…
Скрестив руки на груди, полковник смерил меня долгим немигающим взглядом: острым и безжалостным, как бритва. Я поняла — в этом человеке мне не найти ни понимания, ни сочувствия: моим союзником он не станет никогда. Взывать к его милосердию всё равно, что искать сострадания у гильотины.
— Антонио не вещь, которой можно распоряжаться по своему усмотрению. Он сам выберет свою судьбу, — холодно ответил Престес.
— Он её выбрал! — горячо воскликнула я. — Всю свою жизнь он мечтал быть художником.
— В трудный для Родины час долг каждого гражданина оставить всё, что ему дорого, и взяться за винтовку.
Я не помню, чтобы раньше испытывала столь сильное желание ударить человека: и дело не в том, что хотелось причинить ему боль — вместо штампованного книжного благозвучия я жаждала хоть какого-то проявления человеческих эмоций, и потому в ту минуту исторгнутый из груди полковника вопль стал бы для меня музыкой.
