— Убери её Перейра!
Управляющий стегнул несчастную кнутом по плечам, но она извернулась и снова бросилась к нам.
— Нам нечем кормить детей! Не оставляйте их без отца! — растопыренные грязные пальцы женщины пытались поймать сапог хозяина.
Дон Амаро рассерженно отпихнул её ногой:
— Чёртова ведьма! Пошла прочь!..
Женщина упала на землю и в бессильной злобе, сбивая руки в кровь, замолотила по ней кулаками:
— Будь ты проклят, Амаро! Будь ты проклят, мерзкий упырь!..
На её худющей, изжёванной шее прыгал маленький крестик из чёрного дерева — точно такой же носила моя мать.
Перед тем, как мы скрылись за поворотом, я видела, как управляющий замахнулся на неё плеткой.
Эта сцена произвела на меня ошеломляющее впечатление. Я почувствовала, что задыхаюсь. Дону Амаро пришлось останавливаться, чтобы я пришла в себя. «Мерзкий упырь, — сжимая кулаки, повторяла я про себя, — мерзкий упырь!».
…По вытоптанной просеке мы снова отправились на плантацию. Под одним из деревьев, на ворохе листьев бился в предсмертных судорогах покрытый гнойными язвами человек. Из последних сил умирающий пытался отогнать мошкару. Дон Амаро, скользнув по нему беглым равнодушным взглядом, продолжал делать наставления:
— Запомни, Джованна, в делах друзей нет и быть не может. Никому не доверяй. Полагайся только на себя. И тебе не придётся сожалеть о том, что кто-то тебя предал.
…Слушая его слова, я и не представляла тогда, что они навсегда врежутся в память, загустеют в ней, как скорпион в янтаре, и станут частью моей судьбы. Но случилось именно так. Помню, как однажды Маргарет, наблюдавшая за мной, мрачно изрекла: «Ты внимаешь каждому его слову. Он сделает из тебя чудовище». Так и вышло.
Впрочем, она была ещё одним человеком, оказавшим на мою жизнь своё роковое влияние. Именно она посеяла в мою душу семена распада и тлена. Занесла их туда, как бациллы заразной болезни.
Мы часто беседовали. Точнее, она говорила, а я — слушала. Её длительные монологи походили на бред сумасшедшего. Как правило, она рассказывала мне свои необычные сны. Поразительно, что она помнила их до мельчайших подробностей. А может, они и не являлись сновидениями, а то была какая-то замаскированная под ореол Морфея, причудливая философия, в которой она не желала напрямую признаться.
Эти излияния сопровождались обильным потреблением алкоголя. В такие моменты я смотрела на неё во все глаза. Стоило Маргарет выпить, и она менялась до неузнаваемости. В ней словно просыпался и выходил наружу совершенно другой человек.
