Однако на том история не закончилась, и мои пути с госпожой адвокатом пересеклись ещё раз. С неожиданной просьбой ко мне обратился Отец Гуга, все эти недели таскавшийся вместе со мной в суд: он хотел, чтобы я от своего имени попросила для него руки сеньориты Буэно. Его просьба показалась настолько абсурдной, что я поначалу восприняла её, как шутку. Когда же управляющий со всей серьёзностью начал настаивать на своём, мне стало не до смеха.
— Ушам своим не верю — вы хотите жениться!
Зыркнув на меня исподлобья, Гуга усмехнулся:
— И что вас удивляет, сеньора? Я — мужчина, почему бы мне не жениться?
Мы сидели в маленьком кафе, на побережье. Нас разделяли две чашки кофе, пепельница и океан непонимания.
— Мне казалось, вам это не нужно. Вы — бродяга без роду без племени, сегодня — здесь, завтра — там. И вдруг — захотели связать себе руки. Отчего такие перемены?
— Влюбился, — мгновенная вспышка улыбки и колючие, цепкие глаза.
— Да бросьте! На пылкого влюблённого вы не похожи. Здесь кроется какой-то тонкий расчёт… Кто эта крошка — дочь президента, племянница Папы Римского?
— Вы будете разочарованы: у неё не слишком выдающаяся родословная и совсем нет приданого.
— Вот уж кому-кому, а ей без приданого никак нельзя… Мне хотелось бы сказать, что основное богатство женщины — это красота, но боюсь, это не тот случай.
— Я видел много красивых женщин, я покупал их и торговал ими в таком количестве, чтобы раз и навсегда перестать считать красоту их главной ценностью, — задумчиво проговорил Гуга, рассматривая в сапфировой запонке солнечные блики; в последнее время его облик кардинально изменился: одежда стала всё более дорогой и респектабельной, плечи расправились, во взгляде появилась чопорность — по всему видно было, что он перестал изображать из себя мелкую сошку, интересно только, кем ему заблагорассудилось представляться в очередной раз: бизнесменом? потомком аристократического семейства? Для меня он был, как закрытая на ключ в нежилом доме комната с зачехлённой мебелью: содрав белые покрывала, под ними можно было увидеть всё, что угодно — от сломанных, источенных короедом стульев до императорского трона.
— И это говорит бывший сутенёр?.. Вы сами-то себе верите?
Сделав глоток, он посмотрел на меня поверх чашки долгим немигающим взглядом:
— Я верю лишь в то, что отныне, чтобы решить какое-то щекотливое дельце, мне не нужно будет взводить курок.
Как тихо и вкрадчиво он это сказал. Со стороны, наверное, мы выглядим, как два воркующих голубя.
