. За весь путь они три раза ссорятся и мирятся. Один раз совсем выходят из Сети – она называет его безпальцевым ублюдком, а он ее глухой дурой – но возвращаются, чтобы понять главное: оба они – солисты. Но их высоты: ее – в метрах и секундах, его – в нотах и тембре, – взаимно недостижимы, призрачны, как вся их убегающая от правил и знаков переписка, оборванная бесцеремонным водительским:
– Здесь вроде…
Чарли помогает Челу взвалить на спину крэшпэд. Сумку он не отдает, как она ни пытается ее забрать.
«Что у него там такое?» – недоумевает Чарли, даже не смея предположить, что берут с собой эти консерваторские за город.
Они спускаются с шоссе и углубляются в лес. Тропа шириной в одного человека. Чарли ведет, изредка оглядывается, словно убеждаясь, что Чел на месте. Он не отстает, хотя дорога явно не для его паркетной обуви. В лесу, несмотря на солнце, сыро. Тропа мокрая, вязкая, с обычной парой-тройкой мелких луж на квадратный метр. Плотно укрытая деревьями, она всегда примерно в одном состоянии. Лазейки для одиноких лучей редки. Лишь июльская жара порой до основания высушивает ее. Весной и осенью остается чавкать ботинками по грязи, принимая состояние дороги как должное. А должное крайне печально для Чела. К моменту выхода к первым боулдерам исходно белой остается только сумка, кроссы же заметно, пускай пока еще и местами, чернеют.
Маршрут обычный. Чарли сразу идет вглубь лесного массива и продвигается затем постепенно к шоссе, оказываясь к вечеру поблизости от места утренней высадки из такси. Все объяснимо. Проще утром без остановки пройти «пятеру», чтобы затем постепенно, сто- или двестиметровыми кусками, продвигаться по ней обратно в течение дня. Вечером, после двух-трех десятков боулдеров, да еще и в сумерках, нет ничего хуже долго тащиться по лесу. Опять же с утра это и кардиоразминка. Но это если идти, а не выискивать через каждые несколько шагов, где почище и посуше. Чел не отстает только потому, что она ждет, двигаясь вполовину медленнее обычного. И это с ее-то походкой! Она все чаще призывно оборачивается. Чел виновато улыбается, но продолжает безуспешно гнуть свою чистокроссовочную линию. К концу третьего километра Чарли решает, как и в случае с шапкой, прибегнуть к радикальным мерам. Она вдруг останавливается и, к ужасу Чела, разувается, снимая и носки. Многозначительно смотрит на него и, не дождавшись солидарности, опускается перед ним на корточки и разувает его. Носки снимает не глядя, нарочито, с укоризной смотря на него снизу вверх. С тем же взглядом она упаковывает их в кроссы и забирает с собой.
