Дядя скрывал свое тайное пристрастие до тех пор, пока пацаны, прибежавшие за ним посреди ночи, дабы пополнить боевые резервы своего отряда перед затевающейся битвой, не застали его сидящим возле открытого холодильника и вдумчиво читающим увесистый том «Войны и мира».
— Что это за х… ня, Налик? — спросил главный, кивая на книгу.
— Да… так… книга… о войне… как русские французов мочили, — отмазывался Наиль, сильно смущенный появлением людей, для которых хочется казаться своим в доску.
Но до прибывших ничего не дошло, так как французами на местном арменикендском сленге именовали азербайджанцев, а русские никогда серьезно не враждовали с азербайджанцами, во всяком случае в Азербайджанской ССР.
— Ладно. Там пидаров одних присучить надо. Арику нос сломали, гнилушники!
Да, бабушкин дом готов был вмещать в себя еще и еще…
В 53-м, словно стремясь очиститься от накипи суровых времен, мой дед Асатур расчистил местную мусорку и принялся возводить дом. А когда уже была закончена крыша, вырыл на краю двора огромный котлован, соорудив в нем нижний двор, а во дворе возвел флигель в три комнаты, две из которых отвел под гостиницу, а одну отдал сыну, моему дяде Наилю, чтобы реже его видеть. Гостиница приносила в сезон по четвертаку в сутки, а это не шутки, когда перелет Ереван — Баку — семнадцать с копейками.
Две дочери деда были замужем и жили отдельно с мужьями и детьми в других районах города. Старшая дочь приходилась мне матерью.
С верхнего двора в нижний вела широкая лестница без перил. Внизу пахло прохладой и прелым луком. В углу, под висящим дедовским плащом, лежала черная пудовая гантель дяди Наиля, литая и холодная, как готическая ночь. Мне нравилось наблюдать за дядей, когда он упражнялся с нею. Маленький и жилистый, косящий под Брюса Ли, он казался мне непобедимейшим из обитающих, и это знание наполняло меня чувством сокровенного покоя и глубинного оптимизма. Тогда гантель вводила меня в трепет и мистический стрем, отчего спускаться в нижний двор хотелось еще и еще, всякий раз заставая там упражняющегося дядю Налика, и с восхищением лицезреть, как на его багровеющих мышцах набухают вены, похожие на толстых дождевых червей. Зная, что дядя дома, я мог поверх съеденных двух тарелок плова слопать еще одну, не страшась какого-то там «заворота кишок» — главной маминой страшилки, — так как рука с развитой венозной сетью ворошила мне волосы, а знакомый хриплый голос произносил одно и то же: «Как дела, Полковник?»
