Это была его обычная реакция. Авнер никак не понимал, отчего это люди меняются, и любая перемена в чувствах казалась ему внезапной и механической.
Вот интересно, как бы он объяснил изменения, происходящие в Зееве – то, что с ним творится начиная с прошлой недели? Авни больше, чем когда-либо раньше, терзало сомнение, может ли глубокая внутренняя перемена вообще быть понята. В без четверти восемь он позвонил в секретариат школы и сообщил, что болен, а весь вчерашний день после разговора в дюнах с инспектором Авраамом Авраамом провалялся в постели. Когда после обеда Михаль с Эли вернулись от ее родителей, он лежал в лихорадке. Спал. Может, и бормотал что-то во сне. Ночью Зеев проснулся, налил себе чаю с молоком, уселся в гостиной и стал ждать. Вокруг была тишина – три часа ночи, время, когда любой скрип из другой комнаты громом прокатывается по нервам. Очень постепенно он осознал, что со времени беседы с Авраамом и того дурацкого высказывания прошло больше двенадцати часов, а за ним никто не пришел и, видимо, уже не придет. Он мог бы подготовиться к занятиям, но все же решил пропустить работу. Мысль о ментах, входящих к нему в класс, вызвала оторопь. Он видел в своем воображении, как его в наручниках ведут по школьному двору, и из всех высоких окон на него пялятся учителя и ученики. В пять утра Зеев вернулся в кровать.
Почти весь день он провел в Тель-Авиве. Сходил на исторический английский фильм в кинотеатре «Лев». Был не в силах вернуться домой: по воскресеньям Эли нянчила теща…
Одна из студенток бросилась на защиту пожилой женщины:
– Что вы такое говорите? Ясно, что у нее есть причины для перемен. Она вспоминает то, что случилось в автобусе!
– А она что, не помнила? – возразил Авнер. – И почему вспомнила именно сейчас? Это должно как-то вытекать из текста, разве не так?
Михаэль все еще молчал. И Зеев тоже не произнес ни слова. Он еще ни разу не заговорил на занятиях – и пока что не писал рассказов, а только наблюдал да чирикал разные замечания в своей черной тетради. Ему казалось, что его отмалчивания по поводу рассказов других участников семинара вызывают у них любопытство. Может, и у самого Михаэля, который, когда они после прошлого урока разговорились в машине, ненастойчиво порекомендовал ему прочесть на семинаре что-нибудь из своего творчества. Это было неделю назад. То есть до Офера, его матери, инспектора Авраама и до звонка в полицию о поисках в дюнах. Авни еще не знал, расскажет ли что-нибудь Михаэлю во время их вечерней езды в машине. Они познакомились всего четыре недели назад, но Зеев чувствовал, что между ними возникла молчаливая симпатия. Которая почти всегда является признаком зарождающейся дружбы.
