— Мой отец был старше мамы на восемьдесят лет, что не мешало им любить друг друга. Мама никогда не знала горя и печали, наверное, за заботу и защиту и полюбила отца. Она была для него всем.
— Поэтому она так избалована, — пожаловалась я. — Твоя мама думает, что единственная такая особенная.
— Папа заставил её так думать, — с нежной улыбкой произнес Демио. — Не суди её строго. Ей было тяжело, когда отец умер. Ему было всего сто восемьдесят. Для мага это меньше двух третьих жизни.
— Сколько тебе было на тот момент?
— Тридцать шесть, — охотно отозвался миллиардер. — Уже достаточно взрослый, чтобы смириться с потерей. А вот маме было тяжело…
— Ты хотя бы знал своего отца и был любимым и желанным ребенком, — тихо сказала я. Мы медленно шли по аллее, и тени деревьев провожали нас. — Я же всегда чувствовала себя буханкой хлеба, спрятанной за пазухой хозяевами, чтобы гости случайно не объели их.
— Не говори так, — сказал Демио, дотронувшись до моего плеча. — Ты замечательная девушка. Почему ты никогда не желала узнать имя своего отца? Даже удалила документы из картотеки работы своей матери.
— Я просто испугалась. Имена в тех документах были громкие и известные. Всякое может быть, кто-то мог узнать о незаконнорождённом ребенке и начать шантажировать моего отца. А если бы сам отец захотел избавиться от своей ошибки? Это знание не принесло бы мне счастья.
— Уже в шестнадцать лет ты отличалась удивительной разумностью, — констатировал Демио. — Если ты когда-нибудь захочешь узнать имя своего родителя, только скажи.
— Ты ведь многое обо мне знаешь? — шепотом спросила я, встретившись взглядом с карими глазами.
— Достаточно, чтобы обезопасить тебя, — ответил он, и я замерла.
Информация, которую он собирал, была лишь для моей защиты, а не для удара.
Это была основная мысль, которую можно было заключить из вышесказанного.
Домой мы попали через час. Еще некоторое время гуляли в тишине парка, наблюдая за оранжево-сиреневым закатом. Из-за разницы времени у особняка мы оказались уже ночью. Мы стояли и смотрели друг на друга. «Ретроника» уже стояла на парковке. Кто её и когда доставил?
— Со мной всегда ходит охрана, — пояснил Демио.
Надо же, а я даже не заметила. Хотя можно ли сохранять чуткость рядом с таким мужчиной, когда все внимание принадлежит целиком и полностью ему?
Диксандри подошел вплотную, положив ладонь мне на щеку, сместил её на подбородок и приподнял мою голову. Глаза непроизвольно закрылись, а по венам распространился пожар в предвкушении поцелуя. Его губы были сухими, мягкими и невообразимо сладкими. Когда он медленно раздвинул мои, углубляя поцелуй, я обняла его за шею, признавая власть мужских ласк надо мной.
