Я видела, как Паркер смотрел на нее тогда (голова запрокинута, руки лежат на бедрах, глаза сияют), и почувствовала – что? Нет, не совсем ревность. Ревность – это сильное чувство, которое сводит желудок и разъедает внутренности. А это скорее какая-то пустота, которую испытываешь, когда так долго хочешь есть, что даже привыкаешь к этому.
Смотрел ли он так когда-нибудь на Дару? Смотрит ли он так на нее до сих пор?
Не знаю. Я знаю только, что раньше он был моим лучшим другом, а теперь вовсе на меня не смотрит. А другой мой лучший друг со мной не разговаривает. Или это я с ней не разговариваю?..
Прошлым вечером я заглянула наверх по старой привычке, чтобы проверить, как она, и увидела на ее двери новый знак. На бледно-зеленом куске бумаги, украшенном сердечками и плохо нарисованными бабочками, написано: «Даже, мать твою, не думай!»
– Зрелый поступок, – прокричала я в закрытую дверь и услышала в ответ приглушенный смех.
– Отец девочки, его фамилия вроде Ковласки, или как-то так, но точно заканчивается на – ски, появляется здесь каждый год. Он настаивает на том, что «Врата» должны оставаться закрытыми, – продолжает Элис. – Думаю, я могу понять их обоих. Кстати, аттракцион-то классный. По крайней мере, был классным. Когда его включают, загораются все эти маленькие лампочки, и он становится похож на Эйфелеву башню или что-то в этом роде, – она делает паузу. – Говорят, она все еще кричит по ночам.
И хотя день стоит абсолютно безветренный, жаркий, словно раскаленный металл, легкий холодок пробегает сзади по моей шее и заставляет волосы встать дыбом.
– Что ты имеешь в виду?
Элис улыбается.
– Это глупо. Это просто байка, которую рассказывают старички, когда работают в «могильную смену». Ты уже работала в вечернюю смену?
Я качаю головой. Последнюю смену в ФэнЛэнде называют «могильной», а тех, кому выпало в нее работать, «могильщиками». Они отвечают за закрытие парка по вечерам, закрытие всех ворот, опустошение мусорных баков, замену фильтров. Я уже слышала парочку страшных историй о сменах, которые заканчиваются далеко за полночь, от других работников парка.
– На следующей неделе буду, в ночь накануне… – хочу сказать «дня рождения Дары», но вслух произношу другое, – накануне юбилейной вечеринки.
– Удачи, – говорит она.
– Та девочка, – продолжаю я, потому что теперь мне по-настоящему любопытно.
Разговоры о девочке, погибшей так давно, что история о ней превратилась в отдаленное эхо, смутные воспоминания, приносят мне странное облегчение. Все разговоры этим утром были о Мэдлин Сноу. После ее исчезновения поисковые операции организованы в трех округах. Ее фотография размещена во всех газетах, а флаеры, которых становится все больше, словно грибы, занимают все свободные поверхности.
