Когда вы сказали то, что хотели, садитесь на другой стул. Теперь вы — часть вашей личности надо и смотрите на хочу. Ответьте на собственные вопросы. Защищайтесь, злитесь, кричите; что бы вы ни чувствовали — выразите это. Когда закончите монолог, пересядьте и продолжайте разговор. Вы поймете, когда следует остановиться. Это может продолжаться сколь угодно долго, но для начала попробуйте потратить на упражнение хотя бы десять минут.
Изучить свои надо не так просто. Это больно, на это требуется время, и в процессе вы можете стать уязвимыми и раздражительными. Вы также начнете замечать, когда другие испытывают боль развития в жизни, потому что закрываются, замыкаются и отстраняются. Это нормально — перемены забирают много сил.
Змея — древний священный символ трансформации.
Чтобы расти, ей нужно сбросить кожу. Этот болезненный и опасный процесс необходим для роста. Внутренности змеи буквально перерастают ее внешнюю оболочку, и она вынуждена избавиться от ограничивающего ее внешнего слоя.
Рептилия трется и чешется, ощущая, что что-то идет не так.
При этом ее окраска иногда меняется в сторону голубых оттенков. Если по какой-то причине змея не может скинуть кожу, со временем она теряет вес, возможно, слепнет и в итоге умирает от неспособности вырасти.
Но если она успешно завершает процесс, то в новом воплощении становится сильнее и здоровее.
Этот жизненный цикл, состоящий в изменении формы, представляет возрождение и обновление, загадочную силу жизни, препятствующую смерти. Метафора показывает, что вы — человек, наделенный необыкновенной способностью расти и меняться, — имеете возможность испытать это возрождение в своей жизни.
Неподвижно стоял Сиддхартха, сердце его будто замерзло, он ощутил его в груди, оно сжалось от холода, как маленький зверек, птица или заяц: он увидел, как он одинок. Годами он был бездомным и не чувствовал этого. Теперь он это почувствовал. Даже погружаясь в глубочайшее созерцание, он все-таки оставался сыном своего отца, высокорожденным, брахманом, мыслителем. Теперь он был лишь Сиддхартха, пробудившийся — больше ничего. Он глубоко вдохнул, чувствуя холод и озноб. Никто не был так одинок, как он. Человек не знатный и не принадлежащий к знатным, не знающий ремесла и не принадлежащий к ремесленникам, оказавшись среди тех или других, разделяет их жизнь, говорит их языком. Небрахман, живущий среди брахманов, неаскет, попавший в общину саманов, даже самый затерянный в лесу отшельник — и тот был не один, не одинок: его охватывала какая-то принадлежность, он принадлежал к какому-то сословию, и оно было его родиной. Говинда стал монахом, и тысячи монахов были его братьями, носили его одежду разделяли его веру говорили на его языке.
