Черт.
Но прошлый вторник – тот день, когда он отправил открытку – и впрямь был нелегким для них всех. Так что удивляться нечему.
– Тогда, с твоего разрешения, я слегка перефразирую вопрос, – продолжает она. – Вы все будете в порядке?
Мгновение-другое Эддисон размышляет, пропуская вопрос через себя, как будто ответ можно найти где-то там. Прия ничего больше не говорит, не торопит, не подталкивает. Ждать она умеет хорошо.
Бабочки тоже умели ждать – одни лучше, другие хуже.
Большинство из оставшихся не годны уже ни на что.
Его не было в Саду, когда выносили тела девушек, погибших как в мгновения перед взрывом, так и непосредственно от него. Он ехал тогда в Куантико, и гнев просачивался в места, опустошенные увиденным. Еще тогда, когда они только-только узнали, что случилось с теми девушками, Брэндон с ужасом осознал, что это дело не отпустит их никогда. Не в том смысле, что оно не будет законным образом расследовано. Будет. В конечном счете. Но оно не из разряда тех, которые можно раскрыть, отложить и перейти к другому. О нем не станешь вспоминать на досуге, оглядываясь назад и раздумывая о собственной карьере.
Это дело было из тех, которые губят, потрясают до основания и ломают навсегда, потому что… как могут люди творить такое?
А поскольку спрашивает Прия, которая лучше многих знает, что значит не быть в порядке, знает, что это нормально – не быть в порядке, он обдумывает, что можно сказать ей, а чего нельзя, и решает, что информация все равно попадет в новости, но делиться она ею не станет.
– Одна из выживших в Саду покончила с собой на прошлой неделе. – Эддисон слышит негромкий звук, не ответ, а реакцию, и продолжает: – Удивляться тут, в общем-то, нечему. Не в этом случае. Удивительно, скорее, то, что она не сделала это раньше.
– Семья?
– Она сломалась, когда еще была там. А семья доломала. Но с ней получается уже…
Она заканчивает за него:
– Трое. Три самоубийства менее чем за четыре месяца.
– Психологи предупреждают о еще двух возможных. Скорее да, чем нет, так они это сформулировали.
– А другие?
– Время покажет. – Ему неприятна эта фраза, но еще больше неприятна заключенная в ней правда. – Некоторые… уже никогда не будут прежними, но выдержат, насколько это возможно. Без боя они не сдадутся. Если сгорать, то уж со всем миром.
– Четыре месяца – не такой уж большой срок.
– Меньше четырех.
– Да, меньше, – легко соглашается она – не потому, что поправка важна, а потому, что для него эта тема все еще больная, и она это знает. После всего случившегося Эддисон еще на удивление крепко стоит на ногах. Он агент ФБР, черт возьми, и пусть он должен быть ранимым, видеть эту ранимость другим вовсе не обязательно.
