Затем его мысли потекли в другом направлении: «Теперь можно чуть-чуть отдохнуть и умыться. К тому же солнце стоит высоко, а время подходит к полудню. Так что пора бы что-нибудь съесть». Но всё получилось не так, как хотелось бойцу и другим советским солдатам.
На той стороне насыпи, что скрывалась от глаз пушкарей, кто-то отдал громкий приказ. Раздался десяток приглушённых хлопков. Над просёлком взлетели тонкие струйки дымков, и послышался тревожный нарастающий свист.
Что-то тёмное мелькнуло над Павлом. Пронеслось над высоткой и упало во двор, расположенный у подошвы холма. Большая часть врезалась в дом и сарай, где стояли упряжки уставших коней. Пробила тонкие крыши и пропала внутри.
Раздалось несколько приглушенных взрывов. Постройки рассыпались, как карточный домик. К небесам вознеслись тучи щепок и пыли, а руины окутались яростным пламенем. Из-под груды обломков послышалось громкое ржание. Секунду спустя оно превратилось в жалобный вопль существа, бьющегося в жестокой агонии.
– Ложись! – закричал заряжающий. Упал на карачки и, не разгибаясь, помчался к ближайшей щели, вырытой возле орудия.
Павел был миномётчиком. Палил «боевыми» в учебном полку, позавчера бил по фашистам, но сам не попадал под подобный обстрел. Вспомнил слова погибшего друга Ивана, сказавшего как-то на стрельбах: «Если ты слышишь звук падающего снаряда, значит, он летит не в тебя».
Парень вновь услышал хлопки. Рванулся к укрытию, которое приготовил ещё накануне. Ничком рухнул в тесный окопчик и постарался вжаться в него как можно плотнее. Глубина там была всего ничего, хорошо, если осколки пролетят над спиной, а не врежутся в тело.
Раздалась новая серия взрывов. Но, судя по дрожи, которую он ощутил всем худым и жилистым телом, снаряды попали в тот склон холма, что смотрел на фашистов.
«Фрицы взяли нас в вилку! – понял вдруг парень. – Сейчас врежут прямиком по орудию, и всем нам кранты. Можно броситься к краю высотки и скатиться вниз по откосу, но командир не разрешал покинуть позицию…»
Он не успел додумать нелепую мысль. Где-то возле него раздался оглушительный грохот. Затем, чуть правее, ещё и ещё. Почва под ним закачалась, как при буйстве подземной стихии. Атмосфера наполнилась частицами пыли. Стало так трудно дышать, что он уткнулся лицом в сгиб локтя и попытался сквозь ткань гимнастёрки втянуть в себя толику воздуха. За первым залпом ударил второй, за ним третий, четвёртый.
«Видно, фашисты боятся, – думал трясущийся Павел, – что после того как уничтожили технику, мы врежем шрапнелью по уцелевшим стрелкам. Поэтому так суетились под шквальным огнём и таскали из своих транспортёров миномёты и ящики с минами. Теперь они очень хотят разбить наше орудие. Перейти через реку. Уничтожить пехотный заслон и окопаться возле станицы. Мало ли что, вдруг подтянутся советские части, и тогда им точно каюк. Ведь они здесь прочно застряли и не могут уйти ни вперёд, ни назад».
