— Ну прощайте, мать уже смотрит, — вдруг спохватилась она.
В окне задвигалась штора и показалось восковое лицо.
— До завтра! — и пропала в калитке.
Если его спросить, где эта калитка, где этот дом, — он не мог бы его найти, потому что все, что с ним приключилось, было сладким наваждением, из которого он мало что помнит. Он долго не верил в случившееся, потом, когда понял всю глубину удачи, стал ликовать, как ребенок. Его охватил такой сердечный трепет, что сердце готово было выпрыгнуть из груди. Оно сладко замирало и возносило его на крыльях радости и гордости. Потеряв всякое понятие об окружающем мире, он никого не замечал, широко улыбался, не стесняясь прохожих, и шел быстрым размашистым шагом. Куда шел, он не знал, ему было все равно, куда идти. Чувствуя себя триумфатором, таял от любви, подставив лицо под солнечные лучи, грудь распирало от сладострастной истомы, и только громко повторял вслух:
— Изольда… Изо-о-ольда! Нет, это Цирцея! А какой румянец! Перед ним померкнут все оранжереи Крыма!
Он долго повторял ее имя, находя его единственным, и, источая сладость из груди, захлебывался от счастья, как охрипший соловей в майскую ночь.
Теперь ему было вовсе не до сна. Его мысли то взлетали к облакам, то стрелой падали вниз и рассыпались в сомнении, отрезвляющем его доверчивую душу. Лихорадочность работы мозга влюбленного похожа на сокрушающий ураган. Он смел и дерзок в действиях, за последствия которых не вправе отвечать, потому что кумир, которому он служит, затмевает и звезды, и солнце, и огонь; волнение в крови заслоняет мироздание, оно рушится, безумец падает в пропасть и не хочет остановиться.
Теперь он жил завтрашним днем. После бессонной ночи встал бодрым и, готовый свернуть горы, почувствовал себя героем дня. Но, выйдя на крыльцо, с ужасом увидел, что на дворе опять зима, лепит мокрый снег, адский холод и пронизывающая сырость.
— Проклятье! — вскричал он в отчаянии. — Какое ж тут свидание! Разве она придет в такую погоду, зачем ей это нужно? Неужели не придет? — прошептал он. — О муки ада!
В это он не хотел верите, чистота души не допускала вероломства.
Снарядившись на рынок, он купил огромный букет из красных роз и пурпурных гвоздик. Ему показалось этого мало, и он еще добавил лимонных нарциссов, горящих желтым пламенем, и разных тюльпанов всех сортов. Поставив букет на стол, он, полный надежд, стал дожидаться трех часов. Было мучительно трудно отсчитывать минуты. Когда их осталось мало, к сердцу подкатился ком и все тело похолодело от предчувствия близости с нею. Но вот час пробил. Пора идти.
