Сохатёнок | страница 10
Малыш жалел деда. Видел его тоскливые глаза, слышал вздохи. Он не знал, отчего это. Наверно, кто-то обидел, как обидели его. Лосёнку тоже становилось тоскливо.
На второй день он пил молоко из обычной соски. Бабка Феня вспомнила, что у неё есть настоящая соска. Вспомнила, заторопилась к Пете:
— Есть, милый, есть! Как же! Много добра сгорело, а соску вот сберегла. Бери, бери пои своего Малыша…
Сохатёнок пил долго, с наслаждением, помня вчерашний голод. Красные бока раздувались, жёлтые полосы росли, ширились. Синие ноздри трепетали, шумно втягивали воздух.
— Пей, пей, Малышок! — уговаривал Петя. — Поправишься, пойдём гулять. Я знаю такие места… Спрячемся, никто не найдёт.
Максим привязался к сохатёнку не меньше, но не хотел признаваться ни деду, ни брату. Такой уж был скрытный.
Лукьяна не радовало выздоровление сохатёнка. Старик отрешённо бродил по двору, переставляя с места на место вилы, метлу, лопату. Брал без толку, ставил без толку. Нужно было чем-то заняться, отогнать невесёлые мысли. Там ещё, на Черемной, он догадался, чей сохатёнок, почему очутился на берегу. Догадался, но смолчал, чтоб не было хуже. А вот брать не надо было…
Через неделю Саранины вывели Малыша во двор. Он был пуст, корова с тёлкой паслись за селом у сосновой рощи. Дед на рассвете ушёл на конюшню — он был исправным конюхом. На дворе братьям показалось скучно, они пошли к реке.
По дороге на лосёнка накинулись собаки — они водились в Юмурчене стаями, — забегали сзади, спереди, норовили схватить за ноги. Малыш прижимался то к Пете, то к Максиму. Останавливался, подрагивал боками, крутил ушастой головой, косил испуганным глазом. А то вдруг склонял голову на всякий случай. Драться он ещё не умел, но чутьё подсказывало: надо устрашить врага.
Максим сообразил: не нужно отгонять собак. Петя обхватил Малыша за шею, что-то шептал на ухо. А брат подзывал собак по кличкам, знакомил с сохатёнком.
Тут были матёрые медвежатники, юркие лайки, угонистые соболятницы. Были шавки-приживалки, они лаяли на всех — зарабатывали свой трудный хлеб. Подходили старые псы; эти отохотились и вроде бы жили на пенсии. Обнюхав зверя, лениво зевали, постепенно разбредались по своим делам. Понимали: ребята не дадут Малыша в обиду.
Лосёнок только начинал жить. Он слышал гром в лесу. На моторной лодке гром был другой, без порохового дыма, без пламени. Вот ещё один гром — от железного чудища, что весело катит по дороге, пыхтит, стреляет трубой. Малышу кажется: этот гремучий дымный ком катится на него. Он смотрит на Максима, на Петю, те идут спокойно, не обращают внимания. Значит, и ему нечего волноваться. «Первушинский трактор», — говорят между собой ребята.
