Иона не успел ответить, потому что вернулась Кундри.
– Построились и пошли! – скомандовала она, подтолкнув Иону в плечо, к его месту в строю, и неприязненно глянув на психолога.
Не шли и десяти минут, как снова посыпал снег. Небо заволокло непроглядной хмарью, и висела она так низко над головами, что казалось, кто-то набросил сверху старую, стиранную-перестиранную простыню, с разводами, оставленными иссохшим вонючим стариком, который страдал недержанием мочи, а потом на этой казённой простыне дома престарелых и помер. И даже дышать стало тяжело, будто до неба и в самом деле можно дотянуться в прыжке, и кислорода между тобою и простынёй не осталось совсем. Да ещё эта вонь, которая с каждым шагом вперёд становилась явственней и тошнотворней. И только та же, покрытая снежной крупой, ломкая жухлая трава под ногами, и ни одного деревца вокруг, ни взгорка, ни оврага – ничего, кроме бесконечной серой пустоши. Кажется, что Санаторий стоял среди безлюдных земель, где-то на необитаемом острове в центре необитаемой планеты. Может, прав Ездра? Может, упала однажды с неба звезда Полынь, и только он, Иона, прохлопал этот момент? Ну или как раз в ту минуту он потерял сознание, или эта самая звезда стёрла у него память. Впрочем, Кундри тоже ничего об этом не помнит. Может, психологиня права, и они?.. Нет, бред!
По ходу движения из туманного марева впереди, по всей ширине горизонта медленно выползали ломаные серые очертания зданий, труб, ограждений, вышек… Там начиналась промзона. Но до неё ещё топать и топать. И никто не скажет тебе наверняка, стоит ли это делать.
Примерно через час вышли к реке, пересекавшей путь от горизонта до горизонта.
Эта река – речушка, метров пяти шириной – несла свою воду совершенно бесшумно, не было слышно ни всплеска, ни журчания, ни хлюпанья. Жидкость была чёрная, тяжёлая и маслянистая на вид, больше напоминающая сточные воды. Смрад, который поднимался от неё с едва заметными нитями пара, подтверждал это предположение. Вот эта, наверное, вонь и преследовала их с самого утра, не давая дышать. Берегов у речушки почти не было, словно она однажды заполнила собою овраг, а не пробивала себе русло год за годом и столетие за столетием.
– Речка! – изрёк Чиполлино с таким довольством собой, словно демонстрировал всем остальным мощь своего интеллекта. И, задумчиво посмотрев на чёрную воду, добавил: – Стикс.
Из чьих угодно уст готов был бы Иона услышать подобное, но не от дурачка Чиполлино, который не умел внятно выразить ни одной мысли, даже если она и возникала когда-нибудь в его бестолковой головушке. Куда уж тут таким ассоциациям! Но с другой-то стороны, не всегда же, наверное, Чиполлино был дурачком… Да и был ли когда-нибудь?!
