Экран погас.
* * *
У Зубцова на глазах были слезы. От столь непривычного для себя дела он едва не выругался. И суть заключалась вовсе не в том, что это «он» там, на экране, оказался зажат темнотой. С никогда не бывалой прежде яркостью ему вдруг вспомнилось то, как прошлой осенью на 463-й скважине ударил фонтан, и вспыхнул пожар, и вся их бригада ринулась укрощать эту стихию, а сам он получил приказ во что бы то ни стало отстоять нефтехранилища. (Взорвись они — не спасся б никто.) В его распоряжении была только струя воды из пожарной кишки.
Огонь обступал не только с боков, но и сзади. Пришлось почти по грудь войти в ледяную воду. Дело он сделал, но из озера его потом выносили: мускулы ног, рук, спины онемели от холода. Уже не надеялись, что вообще удастся спасти. Боялись, что остановится сердце.
Наконец он сумел проглотить подкатившийся к горлу комок и произнес:
— Здорово. Тяжелая у вас, братцы, работа.
— Ты знаешь… — Дарима Тон прижалась к нему плечом. — Подумать так над своею жизнью — и право, и счастье. Хорошая книга переворачивает судьбу.
— И мою бы тоже?
— Наверно. Если это будет тот автор, та книга.
— Интересное дело. И что бы такое я смог о себе узнать?
— Это мне неизвестно. Я не писатель.
— Интересное дело, — уже с обидой, заносчиво повторил Зубцов. — Ну так давай, режь правду-матку!
— Не могу, — ответила Дарима Тон.
— В кусты? Да? Эх ты! Тоже мне!..
— Ты же знаешь: сейчас я технически не могу оставить тебя с таким произведением наедине.
— Ну и что? — Зубцов любил задавать этот вопрос.
— Но читать о себе в присутствии постороннего? Ко всеобщему сведению выплескивать душу?
Зубцов ответил не сразу. Получалось-то, как ни крути, что мнение о нем этой далекой гостьи было вовсе не самое благоприятное. Куда там! Иначе разве стала бы она опасаться этого «выплескивания» его души? Снисходит. Он же наивным дурачком расстилался.
— Какие тонкости! — презрительно сощурился он.
— Да. — Дарима Тон высвободила из его руки свою ладонь. — Да! На планете нас гораздо больше, чем вас. Взаимное уважение, собственная непритязательность — основы нашей морали. И как же иначе?
Ее, конечно, задел его грубый тон. С извиняющейся улыбкой Зубцов попросил:
— Еще хоть что-нибудь покажи на этом своем экране.
Она, соглашаясь, кивнула. Экран снова вспыхнул. Теперь его заполняли строчки. По мере того как Зубцов прочитывал их, они уплывали под верхний обрез экрана.
* * *
«Он был одним из тех людей, чья мысль участвовала во многих крупнейших событиях века.
