Я включил свет на веранде и вышел на крыльцо. Дверь полностью не прикрыл; узкая полоска света упала в темноту, образовав длинную светлую дорожку. Ночная бабочка взвилась над пунцово-красной головкой махрового мака, который вчера зацвел у самого крыльца.
За спиной у меня светились огни города, впереди спали луга, река, дальний лес. Прекрасна ты, августовская ночь…
И все же на душе у меня было грустно и неспокойно. На прошлой неделе мне удалось один раз поймать голос Астры из космоса. О чем говорила Астра? Об очень немногом. О том, что находится на Луне, что здесь ей очень интересно, но хотелось бы узнать больше о других планетах Солнечной системы… И собственно, все. Астра ничего не сказала о том, как она оказалась на Луне и почему до сих пор не прибыла на Землю. Однако в голосе ее было что-то глубоко тревожное, поэтому у меня возникло впечатление — с ней случилось какое-то несчастье… И все это время я не нахожу себе места.
А сегодня к тому же у меня был неприятный разговор в редакции с литературным критиком Дубовым. Он всех критикует, такая у него работа. Только писателей-приятелей он критикует любовно, ласково, а меня совсем не так, ох, совсем не так. Достается мне от него!..
— Вы пишете про цветок в космосе? — переспросил он меня и тут же грозно добавил: — А зачем? Правильно ли это? Писать надо о том, что есть на Земле, рядом, а не выдумывать всякие фигли-мигли.
Он считал, что именно ему, а не мне известно, о чем и как надо писать. Он ничуточки не сомневался, что лишь он рассуждает и думает правильно. Ему так для собственного успокоения надо было считать, так как при всем своем старании, как бы ни пыжился, он не мог представить такое — цветок в космосе. А раз он сам представить этого не мог, то не мог и допустить, чтобы такое представлял кто-то другой.
— Я этого не вижу, — говорил он мне. — Значит, такого быть не может. Я в это ни во что не верю, и никто в это не поверит.
