Довольные, словно сделали бог весть какое полезное дело, пулеметчики стали умываться. «Если дружно, какая сила!» — думал Крутов.
Что ни день — все ближе демобилизация. Это и радовало и огорчало: ведь придется расставаться с друзьями. Каждый рвется домой. Сразу распадется такое дружное отделение. Даже Коваль стал меньше придираться и как-то смирился с бойцами. То ли надоело проявлять свою требовательность, то ли беспокойные слухи заставляют его быть осторожнее и не портить отношений со своими. Такую пустяковую затею — перевернуть льдину — и ту подхватил, не остался в стороне. А может, не он изменился, а сами бойцы стали опытнее, не за что стало на них покрикивать?
Спешка лагерной жизни — все бегом, от подъема до отбоя, — не позволяла следить за событиями. Счет шел не на дни — на воскресенья.
Четырнадцатого июня, словно молния-зарница, блеснуло сообщение ТАСС. Оно появилось не случайно. Несмотря на строжайшую тайну, которой была окутана подготовка Германии к нападению на Советский Союз, кое-какие сведения все же выплывали наружу.
Первое предупреждение о готовящемся нападении было сделано вскоре после Нового года в беседе государственного секретаря Уоллеса с советским послом в Вашингтоне. Предупреждение носило характер косвенного намека и не являлось официальным.
Девятнадцатого апреля Наркоминделом было получено послание Черчилля Сталину: «Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, т. е. после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это продвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов…»
Можно было верить и не верить этим сообщениям. Ведь еще совсем недавно, полтора года назад, когда был подписан договор о ненападении, англо-французская авиация сбрасывала над Германией листовки с броскими заголовками «Долой большевизм!», в которых писали: «Гитлер был рыцарем крестового похода в борьбе против коммунизма. Сейчас от рыцаря-крестоносца остался только человек, смирившийся перед Москвой…»
В английском парламенте Галифакс клеймил позором Гитлера за отказ от нападения на СССР, за то, что тот «изменил самым коренным принципам своей политики», которые он много лет энергично провозглашал.
В истории дипломатии случалось не раз, что под видом важных сведений поступала ложная информация с целью изменить политический курс страны. Не являлись ли эти предупреждения дезинформацией? Разве можно было относиться с доверием к тем, кто все время толкал Гитлера на войну с СССР?
