— В будущей войне, — энергично взмахивая рукой, говорил маршал, — мы будем бить врага не так, — он вытянул руку с растопыренными пальцами, — а вот так!
С силой сжав кулак, он выбросил его вперед, как бьют особо ненавистного человека в зубы.
— Враги не застанут нас врасплох, как это произошло с французами, которые так и не смогли собрать для контрудара свои танки и артиллерию, рассредоточенные по всему фронту. Нет, с нами подобного не случится. Если враг посмеет сунуть свое свиное рыло…
Хотя слова были много раз читанные и слышанные, сказанные больше года назад по случаю завершения конфликта с Японией, Крутов воспринимал их как откровения мессии. Ведь говорил не кто-нибудь — маршал!
Впереди, среди сидящего начальства, поднялся какой-то старший командир, выкрикнул:
— Вооруженным Силам Советского Союза — ур-ра!
— Ур-ра! — громом прокатился над полем тысячеголосый рев.
— Сталину — ура, товарищи!
— Ур-ра! Ура! Р-ра!
Кричал и Крутов, не жалея голоса. Ведь славил не что-нибудь, а самое дорогое, что было дороже самой жизни, что было его совестью, чему он верил пылко, непоколебимо.
Сумароков подтолкнул Крутова под бок:
— Смотри, смотри, маршал пожимает руку нашему командиру дивизии Горелову…
— Где, которому?
— Вон тому, в кожаном пальто…
— Это командир дивизии?
— А то кто? Раз говорю, так знаю. Еще когда в Финляндии были, видел его…
В самом деле, маршал пожимал руки командирам, принимавшим участие в учениях. Среди них командир дивизии — пожилой человек в кожанке, с ромбами в петлицах. Гладко выбритое скуластое лицо красно от холода и загара, улыбка притенила небольшие глазки под кустистыми темными бровями. Наверное, маршал говорил ему что-то приятное, конечно — благодарил. Комдив! Человек, который поведет в бой всю дивизию.
Гордые сознанием собственной силы, полные желания продолжать службу, возвращались бойцы четвертой роты в Листвянную. Крутову казалось, что увиденное никогда не изгладится из памяти.
Неизвестно, что повлияло на Газина, но только он сразу же, приехав в полк, подал рапорт с просьбой оставить его на сверхсрочную службу. Просьба была удовлетворена.
* * *
Первый год службы Крутова в армии был для него тем незримым перевалом, за которым обретается второе дыхание. Он вправе был сказать, что научился жить в армейском коллективе, наконец уяснил, что нельзя понимать буквально горьковские слова: «Человек — это звучит гордо!»
Цена человеческой личности всегда не выше той, которая определяется пользой, привносимой человеком обществу. Лишь иногда выдаются авансы в счет будущих благ, но почти всегда общество вскоре требует: докажи, что этот аванс выдан тебе не зря.
