Нкрума вовремя остановился.
Не хватало испугать ее еще больше. Впрочем, женщина не выглядела напуганной.
— Ты ведь сбежать собираешься, — сказала она, потрогав черную пленку, которая медленно меняла цвет, мимикрируя под кожу.
— Я? — изображать эмоции у него всегда получалось дерьмово.
— Собираешься… я слышала, что они говорят… меня пока не замечают…
— До представления и не будут…
Разгрузочный пояс нашелся в шкафу. Странно, что матушка его не реквизировала. Нкрума пробежался по ячейкам.
Стандартизированный паек.
Запасы воды.
Аптечка.
Маячок и система связи… маячок стоит отключить.
Парализатор. Солнечные заряды. И даже палатка-паутинка… отлично. Хватит, чтобы продержаться пару ночей.
— Я с тобой, — сказала невеста.
…нет, мысль была воистину безумной, и об этом мне без всяких слов сказало выражение морды разлюбезного жениха, но…
Я не могла остаться в доме.
Я не хотела оставаться в нем!
Да, черт меня побери, мне стоило представить, как я вхожу в зал, полный разлюбезных кошечек, и у меня ноги подкашивались.
— Боюсь, это невозможно…
Он пригладил встопорщенную гриву и взгляд отвел.
— Почему?
А темная пленка, облепившая торс, медленно меняла цвет. На плечах и предплечьях появились бледные полосы и неровные пятна, сам же фон стал темно-песочным.
— Потому что ты там не выживешь.
— А ты выживешь?
Он присел и наши взгляды встретились… да, кошек я люблю, но не таких же огромных!
— Я здесь вырос. Я сбегал в пустыню с тех пор, как мне исполнилось десять… но и то могу сказать, что мне везло… она приняла меня и позволила вернуться.
Теплый.
И больше не похож на нефтяное пятно. А шерсть колется.
— Наш мир жесток к чужакам, поэтому сюда не приходят туристы… они бы хотели, но мы не примем, потому что нам не хочется отвечать за чужую смерть… ты видела сороконожку…
Еще бы, я ее теперь часто вижу, она, кажется, неплохо обжила банку и мясные шарики, которые я ей кидала, пришлись твари вполне по нраву.
— Ее укус будет для тебя смертелен… а она не самая страшная из того, что там водится…
Разумом я понимала, что идея, пусть и оригинальная, но здравомыслием не отличается. Однако врожденное упорство, которое покойная моя бабуля именовала шлеею под хвост, не позволяло отступить. Кроме того где-то в глубине души вспыхнула иррациональная надежда: если я умру здесь, то очнусь там.
В кино ведь так бывает?
Нет, в целом мой настрой был весьма далек от суицидального, но…
— Я с тобой, — повторила я упрямо.
И кулачки сжала.
И… и пригрозить бы ему, но чем?
