. На самом деле все есть так, как ты чувствуешь. Я чувствую – мы живем на трупах, едим их еду, трахаем их баб и удобряем ими свои поля… Мы заняли чужое, взяли не свое, не по праву… Пускай лишь малую толику… Пускай не все… Так начинающему воришке дают самую малую часть добычи… Но он вор. Вор! Каждый раз, проезжая резервацию на том берегу Сен-Лорана
[52], я вспоминаю об этом. Изредка из тумана по обеим сторонам дороги выглядывают мрачные люди. Бродяги с ружьями и собаками. Побирушки на своей земле, привидения. Вот кем стали индейцы! И именно они-то и создали эту землю… сотворили ландшафт ее и создали удивительную, магическую реальность, которая и называется Канадой. Хотим мы того или нет, это люди создают страны, а не наоборот.
* * *
Малышу Дауну повезло. Он плыл в люльке-гнезде, и его прибило к берегу. К камышам, в которых гнездились дикие утки. Много уток, самая старая среди них когда-то работала главной героиней романа Андерсона и крякала с типично шведским акцентом. Само собой, не обошлось без сексуальных девиаций. У бывшей Серой Уточки было шесть любовников и три мужа. Все они прекрасно уживались в одной стае, так что к появлению еще одного детеныша, пусть тот и голый, и без клюва, и без перьев, отнеслись спокойно. С кем не бывает! Как говорит моя жена – чьи бы быки ни скакали, телята все наши. Му-у-у. Стая уток подобрала Малыша Дауна и воспитывала его несколько месяцев по-утиному. Научили плавать… нырять с разбегу… даже почти взлетать! Малыш Даун потом несколько раз показывал мне, как может разбежаться по воде. Почти оторваться от нее! К сожалению, в самый критический момент матушка-Земля все же звала его обратно, тянула за ноги в воду… Ведь Земля скрывается под водой, как шлюха – под каждой приличной женщиной. Но об этом Малыш Даун узнал позже, когда подрос. Пока он, меньше года, только и делал, что крякал, подгребая себе ручками в гнезде, которое использовал как плавучую базу, да разгонялся, чтобы попробовать взлететь. И так и этак. Утки очень переживали за него. Так что, когда им настала пора улетать на юг, а может, на север, ему оставили месячный запас еды – рыбы… червячки… и шатер из камыша. На прощание Серая Уточка объяснила Малышу Дауну, что люди очень глупы, разделяя мир на Юг и Север. Это все условности, прокрякала она, покрывая крылья и грудку жиром из сальных желез на заднице. Когда-то все материки были едины… Одна Гондвана! Птицы и животные… моря и реки… небо и ветер… вся Земля помнит об этом. Мы летаем не на юг и на север. Мы летим к себе домой, где бы он не был. А где он? А везде! Весь мир – даже и Луна, и Марс, и наша Галактика, и пыль в космосе… все это одно место. И звать его дом. Так что, Малыш Даун, присматривай за ним, пока мы слетаем, куда теплее. Утки оставили ключи от планеты Земля под ковриком хижины Малыша Дауна и улетели, перекрякиваясь. К сожалению, в провинции Альберта они попали в засаду и все погибли. Раз в год индейцы забирают из селений своих женщин… детей… школы даже специально закрываются… и все отправляются бить перелетных уток. Малыш Даун уже знал об этом, так что не обиделся на индейцев за гибель своей первой приемной семьи. Тем более что из нее получилось отличное жаркое! Что дальше? Дальше на берег Сен-Лорана никто не выходил целый год. Наступила зима. Снежинки, кружась, таяли в реке, и та постепенно застыла… обрела форму. Люди не появлялись. Индейцы ведь все отправились охотиться на уток. А обратно их уже не пустили. Премьер-министр Канады Стивен Хапрер выпустил указ, согласно которому все, кто покинул резервации ради охоты на уток, приговариваются к конфискации земель за неуважение к природе Канады. Понятное дело, землю сразу продали! Дома, виллы, новые заводы… нефть, наконец! Индейцы стали скитаться по стране… А резервация пустовала. Пару раз туда приезжал сам Стивен Хапрер, осматривал угодья. Чмокал красными губами, пел гимн Канады. Читал речи для сосен в бору, репетировал появления на публике перед камышом. Малыш Даун, спрятавшись у берега реки, на все это смотрел, и никакого выражения, кроме тупого, на его лице не наблюдалось. У даунов вообще выражение лица всегда одно и то же. Малыш выжил, только потому что его подобрал Брат-Бобер. Тот занимался промышленными объектами и недвижимостью. Затапливал отдельные участки леса на Иль де Сёр, после чего земля приходила в негодность. Сообщники Бобра из числа итальянской строительной мафии Монреаля – тем плевать, с кем иметь дело, будь ты араб, русский или вообще бобёр, – покупали эту землю задешево у города. Мэр Монреаля выступал с речью, в которой объяснял, что куда лучше сбыть кусок болотистой почвы хоть за какие-то деньги, чем вкладывать миллиарды в мелиорацию… Мэру Монреаля заносили конверт. Он сдирал с него марку и отдавал своим детям, в коллекцию. Та росла, как дрожжевое тесто! После этого итальянцы звонили Братцу-Бобру, и тот строил отводной канал. Грыз осины. Валил тополя. Уничтожал дубы. Работа кипела. В кратчайшие сроки земля вновь становилась сухой. Итальянская строительная мафия продавала участок властям Монреаля за бешеные деньги. Такие бешеные, что те даже кусались и заражали бешенством почище белок, что роются в мусорных баках. Мэр Монреаля выступал с речью. Что поделать, лучше уж выкупить участок у сраных итальяшек, чем позволить им построить там казино, или бордель, или вообще завод по очистке говна от вредных примесей, говорил он. В обществе устраивалась дискуссия. Город покупал. Братец-Бобер получал очередной денежный транш и ложился на зиму на дно. В хатку. В ней он оборудовал два выхода. Для всех. А на самом деле – три. Один – на случай прихода друзей из итальянской мафии, другой – если придут от мэра Монреаля, а третий – на всякий случай. Для души! Зимой Брат-Бобер вспоминал о тех временах, когда Канада была свободна, как ветер, и населяли ее свободные люди, жившие, как небо, вода и трава. Никто не просыпался в пять утра, чтобы ехать за завод и сортировать овощи. Никто не стоял в очередях на пособие и на биржу труда. Не давали кредитов на автомобили и ипотеки на жилье. Магазинов мяса и рыбы по оптовым ценам не существовало. Как и гигантских порций фаст-фуда за пять долларов. Долларов не было! Ярмарка тщеславия не открыла свои ворота. Люди сами убивали животных, которых ели, и поэтому знали цену жизни и смерти. Они ели реже и лучше. Они собирали ягоды, пили пиво, которое варили сами, и умели разговаривать с утками и бобрами. Они пели песни и разводили костры, чтобы греться, а не ради фейерверков в Фестиваль фейерверков при поддержке Совета по культуре Канады. Когда им было нечего делать, они ничего не делали и даже не впадали из-за этого в депрессию. А из-за депрессии не покупали винтовку и не гнали по шоссе со скоростью 120 миль в час, выпив три бутылки виски. Не было виски, не было ружей, не было ничего. Были только люди и пять стихий. И все это помнил Брат-Бобер, который, хоть он и встроился в новые капиталистические отношения современной Канады, тосковал по прошлому. Ностальгировал, словно еврей! Да он еврей и был, недаром же его звали месье Castor…
