Цотнэ, или Падение и возвышение грузин | страница 31
Пока Шергил Дадиани не ослеп, ему было не до того, чтобы посещать затерянные в неприступных горах монастыри, беседовать с монахами о чудесах и читать их книги. Если не было войны, то время, остающееся от забот о княжестве, отдавалось пирам и охотам. Конечно, случалось, если охота затягивалась дотемна, заночевать в каком-нибудь монастыре. Но наутро, хорошо выспавшись, поблагодарив монахов за ночлег и гостеприимство и богато одарив их, князь бодро садился на коня и опять гонялся за сернами и турами. Его больше увлекали звуки охотничьего рога, лай и тявканье гончих, ему больше нравилось любоваться гордым туром, стоящим на высокой скале, нежели слушать бормотание древних старцев и глядеть на одетых в лохмотья отшельников.
Но, утратив зрение и потеряв дочь, князь приблизился к церкви. Покорившись судьбе и обретя душевное спокойствие в молитве, Шергил обратил свой внутренний взор на церкви и монастыри, богато одаривал их, и скоро это стало основной целью его жизни.
В Одишском княжестве было несметное количество храмов и разного рода монастырей. Большинство из них было разбросано в неприступных горах и ущельях. Сама дорога к ним была Шергилу неведома. Он даже и не слышал о спасающихся там монахах и настоятелях, о чудесах, приписываемых тамошним иконам. Поэтому трудно было удовлетворять любознательность сына, так что, когда Цотнэ спрашивал князя о прошлом какого-нибудь монастыря или о чудотворной иконе, то князь немедленно звал пастыря, обращался с этим вопросом к нему, и вместе с сыном они внимательно слушали рассказы о жизни тех церквей и храмов, где после молитв о благоденствии царя всея Грузии, поминали и князя Одиши, молили господа о счастии его семьи.
Пастырь Ивлиан подробно описывал местоположение каждого монастыря. Он знал не только, каким чудом или святостью какого старца знаменит тот или иной монастырь, но рассказывал и о том, какое языческое капище было там до принятия христианской веры и какому явлению природы поклонялись в те времена жители Одиши.
В тени огромного развесистого ореха сидели князь, его наследник и пастырь Ивлиан. Ивлиан сетовал сам на себя за то, что, отдав так много времени изучению философии в Афинах, Константинополе и Антиохии и службе при дворе, он не смог своевременно отойти от светских дел, в тщетной суете истратил много лет, которые мог бы, живя отшельником, отдать заботам о душе, провести в молитвах.
— Я еще надеюсь, что моя жизнь отринется от тщеты, — тяжко вздохнул Ивлиан. — Пробуду здесь до возмужания княжича, закончу его воспитание и обучение, а затем, с разрешения князя, покину дворец, отыщу далекую укромную обитель и в уединенной келье, предавшись мыслям и заботам о вечности, закончу свое земное существование. Лучше было бы, если б я с детства вступил на этот путь, но всевышний и от старого меня примет искреннюю молитву, простит грехи. И сын индийского царя Иодасаф не был малым ребенком, когда отрекся от трона, отказался от несметных богатств и всех радостей земных ради веры.