Но если с первым несчастьем князь смирился кое-как, то смерть невинной, безгрешной Тамар казалась одишскому владетелю непонятной несправедливостью.
Господь ослепил его и тем самым уже наказал. Гибель же невинного ребенка была столь нелепой и ненужной жестокостью, что на это не имел права даже всемогущий бог. Бог был безжалостен и несправедлив. Поэтому возмущению наказанного не было предела. Взбунтовавшийся раб разбил иконы, растоптал их ногами и во всеуслышание отрекся от бога.
Бледная, дрожавшая от страха Натэла глядела на безумие мужа, не смея подать голос, и только беспрерывно крестилась. Решили, что князь сошел с ума. Боясь, что он может сделать что-нибудь с собой, приближенные с разрешения княгини навалились и связали своего господина.
Но владетель Одиши не лишился разума, хотя сумасшествие, быть может, было бы самым легким выходом из такого тяжелого душевного потрясения. Сокрушение икон и поругание святынь не успокоило восставшего против бога владетеля Одиши. Спор с символами не мог смирить его возмущения. Ему хотелось схватиться с самим несправедливым богом и либо умереть, либо доказать побежденному всю бессмыслицу, весь ужас им содеянной несправедливости.
Но бог или был трусом и боялся вступить в единоборство с Шергилом, или уж был настолько велик и могуществен, что не посчитался с вызовом восставшей против него букашки. Или, может быть, он был увлечен в это время наведением порядка в беспредельном мире и не заметил нарушившего порядок отдельного существа, не посчитался с его возмущением и бунтом.
Иконы были разбиты и растоптаны, но бог не отвечал на вызов, ничего больше не случилось с Шергилом и вокруг него, и тогда человеку, не утолившему свой бунтарский порыв, для подавления нечеловеческой душевной боли оставался один выход — убить себя, отделить душу от плоти и прекратить страдания. Самоубийство было бы к тому же высшим проявлением душевного бунта, его верхней точкой, полнейшим изобличением жестокости бога, исходящим от существа, которое прилежно соблюдало все заповеди, а теперь потрясенному бессмысленностью божьей кары, а затем и безразличием бога к человеческой душе, его бесчувствием.
Владетель Одиши под горячую руку мог убить себя, но этого не допустили. Тем самым был отрезан этот единственный путь сведения счетов с несправедливым богом. Слепого не оставляли одного, следили за ним. Человек даже во время сильнейших душевных взрывов остается человеком. У душевных потрясений есть свой логический ход, и когда они достигают высшей точки, сильнейшего накала, как правило, наступает естественный спад. Огонь постепенно утихает, крайнее напряжение слабеет. Время все исцеляет. Все, что во время бури спасается и уцелевает, постепенно возвращается к естественному состоянию и примиряется с тем привычным распорядком жизни, который был и раньше, из которого мощное, внезапное сотрясение на время выбило, короче говоря, бог победил. Шергил не смог покончить с жизнью и продолжал влачить жалкое существование.
