— Гиата…
— Ты словно боишься меня. — Она рассмеялась так чарующе, что Сухов заставил себя улыбнуться, чтобы не показаться совсем негостеприимным.
— Я очень устал, Гиата. И хочу спать.
— Вот не думала, что ты такой соня. Не поспал одну ночь и уже раскис. Пошли. Мне нужна твоя помощь.
Антон, ругая себя в душе за слабоволие и внутренне протестуя против бесцеремонного вторжения этой женщины, все же послушно буркнул:
— Я сейчас, — и обречено добавил: Только переоденусь.
— Зачем? К чему такие формальности? Чувствуй себя со мной совершенно свободно. К слову — это на будущее — пусть тебя не удивляют всяческие предложения и мои авантюры. Скажем, я могу спросить тебя, не хочется ли тебе переспать со мной, или — не хочешь ли ты сменить работу, или… в общем — что угодно… Воспринимай все это как обычный вопрос. Прости, но такой у меня характер. Я очень импульсивна и непосредственна. Когда меня что-либо заинтересует или в голову придет забавная мысль, я не могу ждать ни минуты, тут же должна удовлетворить свое любопытство. Так пусть тебя ничто не удивляет. Договорились? — Гиата лукаво улыбнулась.
— Договорились. — И тоже улыбнулся. Насколько смог непринужденно.
Комната Натальи стала неузнаваемой. Прежде всего бросалось в глаза множество картин на стенах. Сухов посмотрел и с удивлением отметил, что на каждой из них изображено одно и то же чудовище: зеленая голова с тремя глазами и жуткими щупальцами. Гиата, перехватив его удивленный взгляд, сказала:
— Все я сама нарисовала. Это маргон.
— Маргон?
— Да. Он часто приходит ко мне во сне. Вроде бы страшный, а на самом деле такой добродушный. Я очень его люблю. С нетерпением жду каждого вечера, чтобы заснуть и увидеть его. Но он почему-то не всегда приходит.
— А зачем так много одинаковых картин?
— Одинаковых? Ну что ты, Антон, разве не видишь — он на каждой картине разный. Не смотри на меня как на сумасшедшую… Хочешь, я его попрошу, он и к тебе придет?
— Нет. Благодарю. Не хочу, — ответил Сухов вполне серьезно. — А где Натальина библиотека?
— Что?
— Куда ты девала все книги, которые были здесь?
— Остался один хлам, а не книги. Все сгорело. А библиоскопы, сам знаешь, не выдерживают высокой температуры.
— Да, знаю. А жаль…
— Что жаль?
— Жаль, что современные библиоскопы не выдерживают высокой температуры…
— А знаешь, Антон, мне не жаль. Зато мы теперь соседи. — Гиата на мгновение стала непохожей сама на себя, даже волосы приобрели непривычный коричневый оттенок. — Мне запомнились слова одного человека. Как-то на старом кладбище он сказал, глядя на древние, вытесанные из камня кресты: «Нас не станет, а эти камни будут стоять». А потом мы подошли к могиле его матери с современным миниатюрным надгробием. Я спросила: «А почему вы не поставили мраморной плиты своей матери, чтобы стояла тысячу лет?» А он посмотрел на меня с чувством превосходства и сказал: «Зачем? Нас не будет, а камень будет? Так что — мы хуже камня? Пусть и его не останется после нас». Я спросила: «А память?» Он глянул искоса: «А память — вечна», изрек он. Мне вдруг стало страшно, а потом легко-легко. И я до сих пор не могу понять, что со мною произошло в тот миг… Но что-то случилось, Антон. Мне кажется, что именно с той минуты я стала такой, как вот сейчас. А какая я сейчас? Скажи, Антон.
