— Да, все верно… — вырвалось у журналиста.
— Что верно?
— Не обращайте внимания, — проговорил извиняясь. — Не обращайте на меня внимания, пожалуйста. Продолжайте.
— Рыжий парень в серебристом защитном костюме со шлемом в левой руке встретил нас на третьей европейской коллекторной станции единственным словом:
«Пошли!» Потом, когда тронулись, добавил: «Идемте быстрей!» Возле пластиконовых боксов с костюмами радиационной защиты он нетерпеливо ждал, пока мы все переоденемся. Руки у негр дрожали, но лицо, округлое и совсем детское, было удивительно спокойным.
По ответвлению главного тоннеля мы пошли за ним.
Вскоре увидели в конце каменного коридора людей, их фигуры, освещенные мощными прожекторами, отбрасывали причудливые тени на стенах подземного зала. Его выжгли лучами стационарных когератов вокруг гигантских контейнеров, громоздящихся посреди. Они выглядели до ужаса буднично и походили на продуктовые блоки сельскохозяйственной фирмы «Гулливер». «Вот они, древние нуклонки», — произнес рыжеволосый, его голос искажался переговорным устройством в костюмах или сильное волнение придавало ему нечеловеческие модуляции. Без приветствия и традиционного для землян пожатия рук к нам обратился коренастый бородач. В шаровидном шлеме его борода казалась тоже шарообразной.
До сих пор помню, он сказал: «Меня зовут Илиан Берн. Мы третий час ожидаем вас. Нужно все согласовать, остановиться на оптимальном варианте. Мы решили было законсервировать эту мерзость, но на двух контейнерах повреждены защитные рифы. Рано или поздно это приведет к взрыву. Значит, два контейнера придется аннигилировать. Что скажете на это вы?» — «А если восстановить защитные рифы?..» — брякнул я и тут же сам понял, что восстановление рифов, да еще в таких условиях, опасней аннигиляции. «Контейнеры пролежали почти восемьсот лет, на них даже смотреть нужно кротко, а нам за них нужно как-то взяться…» — почти крича закончил бородач.
Буркун писал, что в ту минуту я лично думал о сыне и жене, которые остались на Вериане, о тридцати шести прожитых годах и еще о Земле, о ее судьбе… Что ж, пожалуй, я тогда думал и об этом. Руки дрожали, помню, а ноги наполнились непонятной ватной субстанцией, не желающей меня держать… Я согласился первым начать аннигиляцию одного из контейнеров.
Долго возился у своего когерата на раздвижной треноге. Меня никто не торопил, хотя каждый понимал, что времени у нас в обрез: чувствительный счетчик Бакса сухо щелкал. Звук этот напоминал тиканье примитивного часового механизма в древнейших взрывных устройствах замедленного действия. Щелканье становилось все чаще и чаще, будто бы время ускоряло свой бег. Возрастал уровень радиации. Наши костюмы пока спасали нас, но счетчики отсчитывали неумолимое приближение опасности. Филигранность работы состояла в том, что прямой когератный луч мгновенно вызвал бы взрыв… У Буркуна это описано с любопытными подробностями. Короче, с первым контейнером мы канителились восемь суток, не прерываясь ни на минуту. Работали по очереди, часто сменяя друг друга.
