ГЛАВА ТРЕТЬЯ
повествует о смерти изгнанника, вернувшегося на остров
Над морем поднялось солнце. Порозовели скалистые вершины гор на дальних островах. Из залива одна за другой выходили лодки. Длинная шестивесельная лодка медленно кружила вблизи берега, словно высматривая большую рыбу. Наверху, в винограднике, женщины затянули заунывную песню.
Крикливые чайки метались над морем. То припадая к воде, то снова взмывая ввысь, они вихрем проносились над лодками, которые, словно стая лебедей, горделиво плыли навстречу солнцу.
Иво поднялся чуть свет, развёл в очаге огонь и крадучись побежал к дому Юста. Старик возился в хлеву и был очень занят: он воевал с большой овцой, норовившей перескочить через загородку. Удерживая её, он пытался водворить на полку подойник с молоком.
— Помоги-ка мне, Иво, усмирить эту дьяволицу! — крикнул он, заметив мальчика.
Иво подошёл к нему вплотную и прошептал, приложив палец к губам:
— Отец вернулся!
Юст недоверчиво поглядел на Иво и, решив, что он шутит, снова занялся овцой.
— Пойдёмте к нам, сами увидите! — взмолился Иво. — И молока немного принесите!
Усмирив наконец непокорное животное, Юст снова окинул мальчика недоверчивым взглядом, потом протянул ему подойник и зашагал вслед за ним.
«Что бы это могло значить?» — думал старик; и ему вспомнилось всё, что произошло на пристани много лет назад. Ведь с тех пор о Бразильце никто ничего не слыхал! Он словно сквозь землю провалился. Рыбаки давно считали его умершим.
Иво вошёл в сени, вылил молоко в висящий над очагом котелок и сказал шёпотом:
— Зайдите в горницу и поглядите.
Юст отворил осевшую дверь и на цыпочках подошёл к постели. Окно было открыто, вся комната залита солнцем.
На кровати лежал человек. Туманный взгляд его остановился на вошедшем. Он с трудом протянул гостю костлявую, почти прозрачную руку и произнёс с мольбой:
— Юст, дружище, дайте мне умереть дома…
Юст всмотрелся в обросшее, морщинистое лицо.
Да, конечно, это он! Те же глаза, та же грустная, мечтательная улыбка. Но какой он измученный, старый…
Порывисто схватил Юст протянутую бескровную руку, сел на край постели, склонился над больным и ласково сказал:
— Друг, что было, давно быльём поросло. Отдыхай спокойно!
Вошёл Иво с миской горячего молока, раскрасневшийся, радостный. Но, когда он поднёс отцу молоко и снова увидел измождённое, бледное лицо, сердце его сжалось от горя.
