– Мы не смеем оставить здесь суда, когда не прикрыта Камчатка, ваше превосходительство, – уверял Муравьев, – это означало бы разбрасываться, распылять силы. Желание его высочества…
Под напором энергичного Муравьева адмирал несколько растерялся. Тем более что доводы губернатора были подкреплены приказом его высочества. Но в одном адмирал оказался очень стоек и требователен. Во-первых, он прямо заявил, что корпус «Паллады» ненадежен и поэтому не выдержит перехода на Камчатку и обратно. И добавил, что в гавани Хади удобно было находиться потому, что при первой возможности он должен снова идти для заключения трактата. Но лучше сменить «Палладу» на один из новых, идущих сюда фрегатов, на «Аврору» или «Диану».
Путятин подчеркнул, что японцы согласны заключить трактат и предоставить русским все права, которые получит командор Перри, что трактат торговый, но откроет возможности политического влияния.
Муравьев предложил Путятину компромисс. «Паллада» вводится в лиман, ее команда используется на разных работах. Это после попыток убедить Путятина, что «Паллада» должна идти с десантом. Сговорились, что когда придут «Аврора» или «Диана», то после исполнения ими всех поручений Путятину предоставится один из фрегатов. Если же фрегаты не придут, то Путятин возвратится сухим путем в Петербург.
Еще так недавно адмирал устраивался на зимовку, чувствуя тут себя хозяином. А Муравьев сказал, что пока нет никаких причин здесь обосновываться и занятие залива Хади – лишь самовольное действие Невельского.
Тут Путятин возразил, что Невельскому надо отдать справедливость… Муравьев меньше всего желал бесконечно отдавать ему справедливость. Адмирал со вздохом заметил, что гавань жаль оставлять: уж очень хороша. Муравьев сказал, что согласен оставить здесь пост из десяти человек.
Путятин мог бы сказать, что его сдерживало существовавшее недоверие к Амуру и он не желал тревожить противников амурского дела в Петербурге, давая козыри одним или другим. Он полагал, что пока не в Амуре дело. Нужен трактат с Японией. А пока трактата нет, кажется, приходилось и Муравьеву уступать. Ничего не попишешь!
Адмирал согласился снять все укрепления и уходить из Хади. Немедленно были отданы приказания о прекращении работ. Пошли на кладбище. Муравьев опустился на колени и помолился на могилах умерших в прошедшую зиму.
– Я тут церковь собирался построить, – сказал адмирал, – на костях наших великомучеников. Вот, как видите, уже привезли бревна и камни.
