– Нет, русский генерал, такой, как Василий Степанович, должен выстоять сам! А силы на устье ослабить нельзя. И без позволения нашего нессельродовского Пекина, Геннадий Иванович, ничего подобного сделать не могу!
– Вас оплата тревожит?
– Ни боже мой! Политика! И нельзя оставлять устье слабозащищенным. Ну, так за дело! Вечная память! – Муравьев поднял стакан.
– Вечная память!
Утром на оленях генерал, Невельской, Казакевич с тунгусами выехали в Николаевск.
– А не хотели бы вы, Петр Васильевич, в Америку под чужим именем? – спросил губернатор, всей фигурой поворачиваясь на олене к Казакевичу.
Казакевич не ожидал этого.
– Через Петербург прямо в Вашингтон. Вам сделают документы, и действуйте в Америке по своему усмотрению. Шарпера можно взять, если захотите, он уже свой, знакомый. Впрочем, сами решите. Можно найти других, а можно Шарпера в люди вывести, и будет верный человек.
– Он уже и так по-русски понимает! – сказал Невельской.
– Неизвестно, сможем ли мы все сплавить в будущем году по Амуру. И надо нам привлечь американцев к торговле, приучить.
Казакевич солидный и молчаливый. Он подготовил Амурский сплав. Он теперь не прочь и в Америку.
«Генаша мечтал… А я поеду. Как-то не совсем ловко получается. Да дело есть дело».
– Вы, Петр Васильевич, отлично знаете английский язык. Отращивайте себе усы и бороду…
– И брюхо! – добавил Невельской.
– Как ты думаешь, Геннадий? – обернулся Казакевич.
– Исполать! – ответил Невельской. – А я бы в каперство пошел, чем тут сидеть без дела.
«Живучий», – подумал генерал.
