Катя поклонилась и присела, принимая открытую коробку, оживление мелькнуло в ее глазах, но она закрыла коробку, словно не смея радоваться.
Офицеры в мундирах плотно теснились в маленькой столовой, там, где, бывало, на полу, рассевшись кружком, гиляки углем чертили реки и тропы, по которым прибывали теперь эти люди во главе войска.
Муравьев достал еще один подарок – ожерелье, которое передавал Екатерине Ивановне бывший министр внутренних дел граф Перовский.
Как вместе с мужем ждала она когда-то всего подобного! И как мечтали они о том дне, когда будут принимать у себя на Петровской косе дорогих гостей! Из года в год! Каждую весну… И вот они приехали. Приехали на… похороны! Как-то не по себе принимать подарки, когда дочь в могиле, у Матрены муж утонул.
Все стали поздравлять Екатерину Ивановну. Она не желала выказывать чувств, которые владели ею. Все это странно и страшно. Былой безмятежной радости больше не могло быть никогда. Но все-таки где-то в глубине души она была тронута и очень благодарна. Эти люди пришли утешить ее в горе.
– Жизнь прекрасна, и мы постараемся рассеять ваше горе, милая путешественница, и все исправить, – сказал Муравьев. – Вся Россия гордится вами!
В коридоре появились еще двое офицеров, один – лысоватый, с красным лицом.
«Господин Буссэ», – изумилась Екатерина Ивановна. Ей захотелось бежать, скрыться. Она содрогнулась от мысли, что он сейчас подойдет к ней и станет говорить, поздравлять.
Николай Васильевич Буссэ уже приготовил фразу: «Примите и мое глубокое соболезнование, дорогая Екатерина Ивановна…»
Но между ним и губернатором встала высокая Бачманова.
– Простите, генерал, – сказала она по-французски, делая знак Екатерине Ивановне отойти. – Я должна просить вас… – она перешла на английский, так как этого языка никто почти не знал, – не ставить нас в ложное положение. Ее великодушие…
– Простите, Елизавета Осиповна, – любезно перебил ее генерал, – простите меня. – И он обратился к Буссэ: – Я совершенно забыл, Николай Васильевич! Прошу вас, отправляйтесь сейчас же на шхуну. Да разыщите черновик. Чтобы к утру… – и тихо добавил: – Понимаете – чтобы к утру все было готово. Раньше не возвращайтесь!
Буссэ был сильно смущен, но вышел с осанкой и, кажется, с камнем за пазухой. Муравьев глянул ему вслед. «Урок тебе!» – подумал он.
– Почему ушел Николай Васильевич? – заговорили у стола.
Муравьев сказал, что дело неожиданное, извинился, что задержал, и все стали садиться.
