– Как, брат Парфентьев, подходим?
– Да уж Орлов мыш видать! – ответил скуластый казак. Ветер треплет его отросшие светлые волосы.
– Слава богу! Вот и мучения наши оканчиваются.
Бошняк мысленно входил в интересы своих спутников, как им приятно будет возвратиться в семьи. Хотелось верить, что они счастливы. «А вот я думал, что все мои близкие испытывают неприятности оттого, что я рядом».
– Я виноват перед тобой, Парфентьев.
– Что вы, ваше благородие!
Казаки уже знали, что их Николай Константинович «не в себе» и что с ним надо обходиться помягче и поласковей.
– Нет, право! Я твои благодеяния всегда помню. Вот я тебе рассказывал про Россию. Знаешь, когда закончится война, я возьму вас обоих туда. Могу даже и сыновей ваших взять. Ведь я богатый человек. Поживете в имении, увидите, какая там жизнь, посмотрите, что такое яблоневые сады.
– Премного благодарен вам, Николай Конштантинович, – ласково, как с маленьким, говорил казак.
Подошел Беломестнов. Николай Константинович достал табак, и все закурили. На душе у Бошняка сейчас стало спокойно. «Мне так хорошо! – думал он. – Даже плакать хочется от этой душевной тишины. Как хорошо!»
Сколько было переговорено с этими верными товарищами в долгие зимние вечера, сколько они ему порассказывали о здешней жизни, учили ходить на лыжах, разводить костры, охотиться. Все это очень важно в жизни. Никогда и никому он так не был обязан, как им. Всю зиму боялся, как бы с ними чего не случилось. Оба выжили благополучно, он мысленно благодарил за это Бога.
Берег приближался.
– Накат! – сказал Парфентьев, кивая на тяжелые волны, время от времени валом рушившиеся на берег.
На палубу вышел Муравьев. С ним Буссэ и офицеры. Донесся запах дорогих сигар.
– Обратите внимание, ваше превосходительство, какая льдина, – заметил Римский-Корсаков, показывая на белую громадину, видневшуюся на отмели острова Удд. – Я думаю, футов тридцать вышиной.
– Так в залив не пойдем? – подходя, спросил Бошняк.
– Да, встанем на рейде и будем на шлюпках высаживаться.
– Как подумаешь, что ночью можешь встретиться с таким мореходцем, – сказал Римский-Корсаков, глядя на ледяную гору. – Брр… – повел он плечами.
– Холодно еще тут! – сказал губернатор. – И это второе июля!
«А каково нам жилось здесь все эти годы!» – подумал Бошняк.
Загрохотал якорь. Судно стало в полумиле от песчаного вала, над которым видны были крыши и мачты. Муравьеву хотелось знать, тут ли Невельской.
– В такое волнение через бар пройти нельзя, ваше превосходительство, – сказал капитан. – Придется оставаться на рейде.
