— Так и не понял, боярыня, — облизнул разбитые губы Демид. — Все про письмо какое-то пытал, а я ничего ведать не ведаю…
— И в кого ты только уродился, князек? — покачала головой Алена. — Отец твой, Михаил Андреич, кроткий да набожный, мухи не обидит, а ты как наш дворовый петух — девкам моим все ноги исклевал.
— Постой, боярыня! — обиделся Василий. — Негоже тебе насмешки строить. Они вон под торгашеской личиной крамольные письма перевозят и втихаря их подбрасывают. На-кось, погляди. — Он протянул отобранный у Митьки лоскут.
Та повертела его по-всякому и озадаченно спросила:
— Что здесь прописано?
— Пока еще не ведаю, — важно ответил Василий, — но только непременно крамола какая-то, иначе в подкладе не хранили бы…
— Позволь, боярыня, слово сказать, — вмешался Иван Шудеб. — Никакой крамолы тама нет, это обычная грамотка купеческая. Мы, чтобы деньгу свою не трясти по дорогам, сдаем ее менялам, взамен получаем грамотку, а в другом городе сызнова ее на деньгу меняем. Так что когда он эту грамотку взял, то товарища нашего среди бела дня ограбил!
— У кого взял? — грозно спросила Алена.
— У Митьки Черного, — негромко ответил Василий, — но сильно не бил, так, только для испуга.
— Придется мне, видно, в ледник тебя определить, — сказала Алена, — чтоб пылу-жару поубавить, а то всех моих гостей перебьешь.
— Я своему государю верой-правдой служу! — вскричал Василий. — К стремени евонному приставлен, а ты…
— Вот и ходи у стремени, — оборвала Алена, — а в дела, что розмысла требуют, не суйся, не по тебе это! Так и государю скажу. Иди покуда, и боле чтоб не дурил, а то и взаправду в ледник посажу!
Побитым псом возвращался Василий, полный стыда за свою оплошность и обиды от сотворенных над ним насмешек. Стыд, правда, скоро прошел — Василий был к нему не приучен. Но прошел не бесследно: затуманил голову гневом, замохнатил сердце злобой. На всех разгневался, на всех озлобился и, пока шел по двору, честя своих обидчиков, отругал одного пригревшегося на солнце дружинника, турнул другого, расположившегося на бревне с обеденной миской, с руганью накинулся на сидевших у своего возка и мирно беседующих скоморохов:
— Принесла вас сюда нелегкая, только вшей натрясли, захребетники[20] поганые.
Те затихли, съежились, только поводчик, мужик со смелым и независимым взглядом, проговорил:
— Срамно глядеть на тебя, ей-богу! Аки пес лаешь на всех без разбору!
Василий поднял было плеть, чтоб проучить глумника, но тот лениво повернул голову и сказал:
