— А вот и я, господин граф. Пожалуйста, дайте мне текст и заприте меня. Поглядим, выйдет ли у меня что-нибудь путное.
Приближённому архиепископа по душе и смелость мальчика, и его уверенность в своих силах. Это полностью совпадает с тем, каким Вольфганга описывает в письмах его дочь, гостящая сейчас в Риме. Она всякий раз интересуется здоровьем и успехами юного виртуоза. Архиепископ с удовлетворением и даже с улыбкой выслушивает его доклад о появлении «пленника», который сразу углубился в свою работу, и говорит казначею:
— Сын благоразумнее отца. Тот считает меня тираном, а сам относится к сыну как тиран, каких мало. Позаботьтесь, граф, чтобы еду ему подавали наилучшую, и позволяйте ему все мыслимые в его положении вольности. Да накажите лакеям, чтобы попридержали свои распущенные языки и вели себя по отношению к нему с подобающим почтением.
Вольферль представлял себе, что его поместят в маленькое тесное помещение, напоминающее монашескую келью. А вместо этого ему отвели просторную комнату, обставленную с комфортом. Помимо удобного пульта для письма, он, к своему немалому удивлению, обнаруживает здесь почти совсем новый клавир, а в алькове стоит прямо-таки княжеское ложе. Настроение Вольфганга заметно улучшается. Ещё больше его удивляет предупредительность лакеев, которые появляются через определённые промежутки времени едва ли не на цыпочках, осведомляются о его пожеланиях и возвращаются затем с такими вкусными яствами и сладостями, что он чувствует себя как бы принцем, попавшим в сказочную страну изобилия.
И неудивительно поэтому, что он истово берётся за работу. Он сознает, что как бы соревнуется сейчас с двумя такими уважаемыми в городе композиторами, как Гайдн и Адльгассер, и это его только подстёгивает.
Чтобы проникнуть в суть оратории как жанра, он в последние дни перед приходом во дворец архиепископа изучал её музыкальное настроение. Несколько важных моментов разъяснил ему отец, а уж потом он самостоятельно разобрал оратории умершего несколько лет назад соборного органиста Эберлина, образцового мастера в этой области музыки. Так что к работе он приступает не без предварительной подготовки.
Учитывая его редкостную музыкальную память и юношескую восприимчивость, нет ничего странного в том, что в оратории Вольфганга местами проскальзывают реминисценции из «проработанных» опусов Эберлина, а также отзвуки мелодий его лондонского учителя Кристиана Баха. Но уже бьёт родник собственной творческой мысли...
