Даже Лука Степанович обращался с молодым поручиком с особой предупредительностью, тем более что жестокий шрам на лице офицера лучше всего свидетельствовал о его участии в самых жарких схватках, а крепкая плотная фигура, как влитая сидевшая в седле, говорила о нём как о добром коннике. Молодцевато повернувшись в седле, Корнев бросил с насмешкой:
— Поляки почитали Львов неприступной фортецией, но шведский Каролус показал им, что на свете нет неприступных фортеций! — И добавил со злостью: — А король польский Август, стоявший со всем войском у Варшавы, палец о палец не ударил, чтобы помочь осаждённому Львову! У нас в полку тогда много о том толку было! — Роман замолк и мрачно задумался, вспомнив, что большинства тех молодых и задорных офицеров, толковавших с ним о предательстве Августа, уже нет в живых.
— Говорят, шведы вывезли из Лемберга четыреста телег золота и серебра только в королевском обозе! А сколько было припрятано добра в солдатских ранцах и офицерской поклаже?! — восхищённо причмокнул языком толстый майор из немцев-наёмников.
— Что, Фриц, завидуешь, что в срок не переметнулся на шведскую сторону?! — оглушительно захохотал Лука Степанович. — Так погоди, швед ещё к нам заявится!
— А сколько, должно быть, в таком славном городе славных сударушек! — преважно бросил юноша-прапорщик, осмелившийся подскакать к Чирикову.
— Ах ты, старый амантёр! — Железная длань Луки Степановича отвесила такой мощный шлепок по спине прапора, что тот едва не вылетел из седла.
— Да я что? Я так, к слову! — сконфуженно пробормотал прапорщик под общий смех господ офицеров.
— Ничего, воробышек, не стесняйся! Я ныне же тебе славную кралю подберу! — продолжал насмешничать черноусый ротмистр.
— Лучше вам, прапорщик, нового конька подобрать — не то эта кляча, что под вами, не вынесет дальнего похода! Уже сейчас с одышкой! — как бы нехотя процедил Роман.
— И то верно! — уже деловито поддержал его Чириков. — Глянь, воробышек! Да, никак, у городских ворот конная ярмарка? Вот и выберем тебе там кобылу вместо бабы! Вперёд, господа!
И офицерская кавалькада с шумом помчалась к городским воротам.
На Бальную Раду во Львов съехалось тысячное панство. А где панство — там и непременная конная ярмарками каким разнообразным конным составом блистала она! Поражали своей силой и мощью здоровенные першероны и брандербуржцы, способные тянуть многопудовые пушки и тяжёлые фуры; красовались стройные арабские аргамаки самых разных кровей; табунками носились по кругу выносливые татарские лошадки-степняки, которые легко могли отмахать без отдыха полсотни вёрст, мужицкие коняги-трудяги стояли по соседству с холёными жеребцами для шляхетского выезда; а подобранных по мастям вороных, гнедых и белых в яблоках красавцев для полковых смотров явилось столько, что у наших офицеров от такого конного парада глаза разбежались! Были там и диковины! Целая толпа стояла, к примеру, вокруг полосатого жеребца. Еврей-фактор, продававший лошадь, устал всем объяснять, что порода сия гишпанская, именуемая тарант.
