Кротких и умных читателей стали троллить. Над ними стали издеваться. Книги, созданные для читателей, перешли полностью во власть писателей, и теперь делаются ими для себя. Потому что писатель, в отличие от читателя, никому и ничего не должен.
Читатель стал жителем гетто. Ему разрешают читать и хвалить. И только. И не дай бог, если он похвалит не то или вдруг поругает это. Ему объяснят, что место его — там, где он и находится. А властители умов, писатели, пишут то и так, как им хочется и можется писать.
Авторитет читателей не пошатнулся. Он просто рухнул. Они, давшие миру Адама и Моисея, Иисуса и Марию, и многих иных достойных уважения и признания людей, принуждены теперь кривляться самым пошлым образом, чтобы только напомнить писателям о своем существовании.
Боже, боже, которого в сущности нет, до чего ты, которого на самом деле-то и нет, довел читателя!
Носитель информации
— С заказами стало сложнее. Хотя, деньги все-таки идут, идут…
— Да-а… С заказами — это да. Это точно.
Два мастера похаживали вокруг гранитной плиты, оглаживали ее со всех сторон, рассматривали вблизи, низко наклонившись, перебирали свои инструменты.
— Хорошая плита, друг, — говорил один. — Большая.
— Все равно, весь кодекс не поместится. Места мало.
— А мы — с двух сторон!
— А как же читать?
— Вертикально поставим, и тогда можно с двух сторон. Обходишь — и читаешь.
— Голова… И камня какая экономия выходит. Это выходит, вдвое меньше нам камня нужно будет. А плату мы получаем за каждый знак. Хорошо.
Они приготовились к работе, встав над плитой с резцами и деревянными молотками-киянками.
— А эти-то, которые на кирпичах глиняных пишут, утверждают, что письмо на камне себя изжило.
— Ну, глина, она же дешевле, конечно. Но наше — сохранится на века. А у них — так, до первого потопа.
— А еще, слышал я, в стране на Западе, у великой реки, придумали писать на тростнике. Простыми чернилами — на тростнике. Представляешь?
— Это эскапизм какой-то. И работа впустую. Ну, напишешь ты на тростнике кодекс. А через год он сгниет. Не кодекс — тростник твой сгниет. А наше-то — на века! Нет, врут все, кто пророчит гибель каменного письма! Нет, конечно, что-то будет и на глине. Что-то — совсем такое, временное, разовое — и на тростнике. Но наше письмо будет всегда. Потому что — вечно. Камень — вот носитель информации. Его и пощупать можно, и постучать по нему. И помыть, если запылился. Камень — только он будет всегда. В отличие от глины или там тростника или чего еще придумают для удешевления.
