Вот и кровь зимой тоже остается красной долго-долго.
Сашка зажимал нос шарфом, но кровь лилась и лилась, шарф был уже весь промокший, и капало на снег. Просто он стоял тогда возле простейших детских качелек, ну, когда просто длинная доска на упоре и надо с двух сторон садиться и отталкиваться от земли. Вот Сашка стоял, а Васька подбежал и прыгнул на другой конец. И Сашке концом доски прямо по носу.
И вовсе не страшно. Больно сначала до слез. Как вспышка в голове. А потом просто обидно, потому что весь шарф промок и левый рукав, которым он подтирал под носом — тоже в крови. А значит, гулять больше нельзя, и придется идти домой. А там мама будет ругаться и спрашивать, как и что произошло. Как будто главное не в том, что кровь не останавливается, а в том — кто разбил нос. Да какая разница?
А девчонки испугались крови Девчонки крови боятся.
Сашка брел домой, шмыгая носом, придерживая под ноздрями шарф, уже весь жесткий и липкий, а кровь все не останавливалась и не останавливалась.
И все равно не страшно.
Сашка ходил и прощался со всеми. Он постучал к соседке тете Нюре и сказал ей солидно:
— До свидания.
— Уезжаете, — вздохнула тетя Нюра, которая иногда сидела с Сашкой, когда садик был закрыт или, когда он болел.
— Переезжаем, — вздохнул Сашка.
Им дали новую квартиру. Свою, двухкомнатную. Сашка там еще не был, но знал, что в одной комнате будет жить он. Один в комнате. Но это только пока брат не родится. Вот тогда они будут жить вдвоем, как братья.
Потом Сашка постучал к другим соседям. Но там не открыли, потому что был рабочий день, и все работали. Сашка походил по коридору, повздыхал, посмотрел в окно на кухне, которое выходило в торец дома. Из окна был виден соседний — такой же двухэтажный. Там дальше за ним стоял большой белый с колоннами Дворец Культуры. И перед ним на площади — большой фонтан. На фонтан можно было ходить только со взрослыми, потому что через дорогу.
В их комнате шумно возились, что-то увязывала мама. Она сказала, чтобы он пока не мешал. Вот он и ходил по коридору.
А потом пошел на улицу. По темной широкой лестнице через душный влажный подъезд — кто-то помыл бетонный пол, и лужицы воды еще не высохли, через скрипучие двери, которые придерживались тяжелой пружиной и куском резины, вырезанным из настоящей шины.
На улице было лето и было солнце.
Направо — это как раз к выходу из двора. А там на улицу и к фонтану, где брызгаться можно и бродить по теплой воде. Направо Сашка не пошел. Налево — там вход во второй подъезд, в котором жили только взрослые, и не с кем было дружить. А потом там такая лужайка, заросшая ярко-зеленой травой и белыми-белыми одуванчиками. Ветра между домами не было, поэтому одуванчики держались долго. Надо было сорвать одуванчик, подойти к кому-нибудь и сказать:
