Он зачехлил трезубец, достал из заплечной сумы длинную веревку и связал оленю передние и задние ноги. Теперь, когда животное не могло вырваться, Верный Глаз обмотал вторую веревку вокруг его шеи, а другой конец набросил петлей на нижнюю ветку молодой сосенки – теперь олень не будет помышлять о побеге, ему лишь бы воздуха глотнуть.
Верный Глаз вновь обнажил свежевальный трезубец. Но вместо того, чтобы вонзить его в оленя, прижал орудие к своей руке и полоснул там, где растрескалась кожа, углубил раны. Выступила розоватая сукровица. Потом Сборщик стал срезать узкие полоски кожи с оленя.
Верный Глаз действовал быстро и умело. Он слушал крики животного, впитывая их с той жадностью, с какой умирающий от жажды пьет воду. Сборщик не забывал обрабатывать раны оленя, смазывая их сукровицей из собственных ран. Верный Глаз вкладывал срезанные полоски оленьей шкуры в травмированные места на своей коже. Плоть оленя, живая и теплая на ощупь, холодила поврежденную плоть человека и мгновенно унимала жжение и боль.
Измученный олень достиг священной границы между жизнью и смертью. Признаки были налицо. Еще одна полоска плоти – и животное очутится за гранью жизни, устремится навстречу неизбежной гибели. Верный Глаз склонил перед оленем голову и прижал окровавленную ладонь к трехзубой метке на предплечье.
– Спасибо тебе, мой олень, за бесценный дар жизни. Я принимаю его с благодарностью.
Он не успел срезать последнюю алеющую с одной стороны полоску оленьей шкуры, как опять поймал в глазу животного свое отражение. Сборщик застыл, созерцая себя. Могучий Бог.
Постепенно к нему пришло осознание.
Чего бы он сам ждал от Бога? Истины. Праведного гнева. Милосердия. Отражение в зрачке оленя подсказало ему ответ.
Я Сборщик, а не Жнец. Я должен воздержаться от последнего удара. Я должен отпустить посланное мне существо, предоставить его судьбе. Хотя его участь я во многом уготовил сам. Залечив с помощью оленя свои раны, я почти отнял жизнь. Почти.
Парой ударов клинка Верный Глаз рассек петлю на шее животного и путы на его ногах. Отступив, человек наблюдал, как олень поднялся на ноги, сверкнул белками глаз и шаткой походкой побрел прочь, оставляя за собой алые дорожки.
Верный Глаз проводил его взглядом и стал всматриваться вдаль, где гигантские сахарные сосны, словно часовые, стояли на страже неведомых чудес и тайн, сокрытых за пределами мертвого Города, в краю Других.
Верный Глаз улыбнулся.
Тропинка к норе вилась в гору, но Мари не привыкать к тяжелому подъему. На подходе к первым кустам крапивы девушка подрастеряла бдительность, столь необходимую в ночном лесу всякому, кто не ищет смерти. Мари не шарахнулась от жгучих ветвей, а вступила в их царство смело. Она легко обходила густые жалящие заросли. Остановилась девушка лишь однажды, возле непролазной стены боярышника. Нагнувшись, она достала из гущи ветвей один из двух дорожных посохов, отполированных за долгие годы до блеска. С его помощью Мари раздвинула крепкие крапивные стебли – и через миг они сомкнулись позади нее неприступной стеной.
